Безуспешно проигрывая бой своей шизофазии, я, невесть зачем, вместо того, чтобы играть, решил воскресить, хотя бы "для себя" своего старичка-Тесемира, причем воскресить не абы как, а в самой злой и наркоманской форме, в какой только смог.
Я, честно, старался, чтобы то, что получилось, вышло хоть сколько-нибудь органичным и интересным, да не сильно запутанным...
А вот получилось ли - другой вопрос.
----------------------
If I had a heart I could love you
If I had a voice I would sing
Скрытый текст
[свернуть]
Внутриигровое имя персонажа: Джиллербранд
Раса: полуэльф
Возраст: 30-50
Ролевой класс: Tinker/Scumbag
Мировоззрение: NE (нейтральный злой)
«Свинец и немного позолоты способны решить любую проблему. Сколько тебе нужно, сто, тысяча, десять тысяч монет? Говори, как есть, дружище, и не забивай голову – твой король промышляет этим уже лет десять. Кезанские магнаты – все сто. Или ты из тех, кто верит, что их «золото» еще чем-то подкреплено?»
Ты понимаешь, что где-то в этой жизни свернул не туда, когда, кутаясь в истрепанные обрывки плаща, мнешь деревянной подошвой снег вперемешку с коровьим калом где-то в Литтл-Жопланде, что, наверное, в предгорьях Хилсбрада, пряча продрогшие пальцы в грязной парусине брюк, слегка прихрамывая на левую ногу, оглядываясь чуть ли не через шаг.
Ну, или когда парень за стойкой с жалостью спрашивает тебя «как обычно, а?»
Ага, как скажешь, отвечаешь ты ему рассеянно, сбрасывая с узкой вешалки плеч побитое жизнью тряпье, отряхивая его от снега – прямо на скрипучие доски, судя по виду, помнящие, наверное, еще перенольдовы оргии. Некогда чуткие, ломкие, девичьи пальцы, ныне – горсть обмороженных крючьев, загрубевших от тяжелой работы, ломанных-переломанных в десятке кабацких драк и пыточных, желтеющих от табака – исступленно шарят по дырявым карманам в поисках позвякивающей мелочи. Обветрившимся губам невольно передается виноватая улыбка, ничтожная, ребячья, не кажущаяся, меж тем, лживой насквозь – она, на пару с жестоким умом, выручала тебя почаще гномьего «дерринджера» под штаниной. В этот раз, впрочем, ты отдаешь дань скорее привычке, нежели нужде.
- Брось, приятель, - снисходит до тебя бармен. – Первая будет за счет заведения.
Ты охотно киваешь в ответ, продолжая тепло улыбаться, но не прекращая поиска до тех пор, пока по стойке не зазвенит горсть побитых жизнью медяков с полустершимся клеймом, в котором не узнать ни герба, ни чьего-то великоцарского профиля. Ты, как никто другой, знаешь, что «за счет заведения» не бывает ничего.
В тебе трудно не признать чужака, деревенского дурачка и местную достопримечательность – горцы, может, тоже неопрятны, бледны и рослы, да только твоя субтильность, пронзительная зелень радужки (ярче «зеленой феи» в мутном стакане!) и заостренные уши выдают тебя с потрохами, тут не поможет ни твоя густая щетина, ни лохмотья, что местные почитают за одежду, ни безупречный говор северян.
Краткий щелчок ториевой зажигалки передается изумрудному вареву огненной пляской на самой периферии аера и аквы. Ты не можешь видеть взвившихся следом делириевых паров, но все же видишь их как наяву – изломанными бледными нитями, пленниками сперва стекла, а затем – легких.
- Где эт тя так? – спрашивает трактирщик, тыча мясистым пальцем тебе в лицо.
В фальшивом непонимании смотришь в ответ, будто бы продираясь сквозь кислотный морок. На деле – взвешивая, пробуя на вкус, соизмеряя риски. Миг, не дольше.
- С лестницы упал, - отвечаешь спокойно, с той же теплотой во взгляде, пронзительном, честном, мягко ощупывая острые черты, в алом кажущиеся и того острее, болезнее.
Ты полукровка, тебе всего тридцать, а выглядишь ты на все пятьдесят, и разбитая скула дополняет неприглядную картинку. Темные мешки под глазами, сухая бледная кожа, четко обозначившиеся морщины в уголках глаз, жесткая носогубная складка, первая проседь в густой щетине и спутанной бурой гриве, знававшей и лучшие дни.
- Ну даешь. Тише надо. В такую-то сучью пору.
Вторишь ему неопределенным жестом стаканом, на миг оголяя единственную заметную под одеждой отметину – чернильное око в триаде у запястья.
… а как, по-твоему, должен выглядеть человек, застрявший в междумирье?
«Искать дружка Консорциума – как искать иглу в стоге сена. Есть идея получше – начни с его семьи. Разозли его, заставь мстить и ошибаться - и он сам придет к тебе».
… отчаявшимся, потерянным, нелюдимым?
На самом деле – любым.
- Господин Ингманн, лорд Кэмбелл к вашим услугам.
Мгновение – и задрипанная тошниловка облачается в золото роскошной гилнесианской курильни – увиваясь следом за зеленоватым дымом, прекрасные блудницы спешат к своим будуарам, повинуясь одному твоему мимолетному жесту. Любопытство в делах больших господ вроде лорда Кэмбелла может стоить языка, и то в лучшем случае. То, что еще недавно было клочковатым обрывком, ныне стало благородной проседью, провонявшей мешковиной – острыми гранями хлопка, льна и шелка, ломкая нескладность – аристократичной грацией. А вот улыбка как была широкой, открытой, словно только что сбылась самая большая мечта в твоей дрянной жизни – так ею и осталась. Негоже нуворишу, шлюхиному сыну, лишний раз распускать хвост перед лордом, пускай и стоящим над пропастью скорого банкротства.
Ты тонко чувствуешь эту грань, и все равно, каким бы ужом не вился, тебе всегда кажется, что как был выскочкой – так им и останешься, куда бы тебя не занесло, под кого не маскируйся, под кем не гнись. Как там говорят? Или ширинка расстегнута, или рукав в говне. Так вот, у тебя рукав в говне всегда.
Посуди сам. Ты – лжец, каких поискать. Порок, кажется, простительный для разумного в обществе масок, тем паче того, за чью голову как-то были готовы перегрызться картелевские ищейки, ШРУ и Консорциум, но ты давно перешел ту черту, за которой цель не обратилась процессом. Ты поклянешься на любом алтаре и на всякой святыне, не скажешь собутыльнику «привет», не солгав ему трижды, и все ради… чего?
Ты давно простил себе и слезную мольбу за свою шкуру под дулом ружья, и безжалостный удар, едва только хватка твоего палача ослабла. Мало кто поступил бы иначе на твоем месте, но сталь давно уже не холодит твоего виска, а ты все продолжаешь казаться, но не быть.
Кому-то ты кажешься сраным гением – хватило сотни-другой увесистых томов, ни один не был дочитан до конца. Ты из тех, кто, взглянув на одну вещь, способен увидеть тысячу. Одного взгляда на чертеж, формулу или карту было достаточно, чтобы воссоздать ее в мельчайших подробностях. Неприступный зачарованный металл сам ластился к твоим чутким пальцам, волею магнитов, отмычек и противовесов раскрывая перед тобой чужие несметные сокровища. Ты побывал в тюрьмах – ни в одной не задержался дольше полугода, сменил с дюжину имен, продал пару государственных тайн, подработал на перевозке контрабанды по Восточным Королевствам, с «Исполнителями желаний» выцедил чужие мечты до кристальной чистоты, поднял в воздух самый крупный ганшип, когда-либо собранный Картелем.
Кому-то ты кажешься непроходимо тупым – и это льстит твоему самолюбию не меньше, это значит, что все идет по плану. Тебе нравится смотреть на себя со стороны и давать людям весомые поводы недооценивать себя.
Ведь ради этого всего, так? Тебе просто нравится чувствовать себя лучше других людей. Не тряси стаканом с гнусным пойлом – будь в твоей жизни только оно, ты бы ворошил винные погреба, а не банковские хранилища.
Как и всякий отравленный цинизмом человек, ты глубоко несчастен. Как и всякий, ты будешь отрицать это до последнего – а уж оправданий у тебя достаточно. Пока помогает.
Потерян ли ты в собственной лжи безвозвратно? Ну давай, попробуй вспомнить, когда в последний раз ты был собою, а не кем-то еще. Давай я скажу.
Когда тугие путы, впившиеся в восковую натянутость кожи, разорвал тугой свист, и тут же, следом за алым росчерком вдоль спины – исполненный боли вперемешку со злобой крик, не удержанный и тугим кожаным ремнем, который ты был готов рвать зубами. Крик отдастся в будущем не раз – ты будешь просыпаться с ним в холодном поту на чужом ложе, вдруг давать ему волю, оставшись наедине со своими демонами, за очередной книгой в тихий субботний вечер, за тлеющем костерком в какой-то пещере у черта на рогах.
Может, когда ты, забитый, валящийся с ног, отвыкший от иного света, кроме как от света маслянистых факелов, ступил на свободу, в танец золота и воды, в объятиях дитя, самой сотканной из солнечного пламени? «Мудр не тот, кто сосчитал все капли, но тот, кто знает, зачем вода продолжает стремиться к земле,» - скажет она позже, улыбаясь из-под огненных локонов, бледной рукой следуя за твоей, что бы ты ни делал и кем бы ты ни был.
Или когда один неприметный зеленый клочок земли посреди бескрайнего аквамарина стал пристанищем лучших умов, каких ты только знал? Амбиции, гордость, вызов! Денно и нощно искрящая машинерия, вековые стволы, с натужным стоном обращающиеся под пилой, в водовороте щепок и стружки, в бескрайние леса, облепившие пока еще уязвимый каркас? Все проверено и перепроверено дюжину раз, и все равно ты видишь тревогу на лицах людей. Кажется, тогда навигатор Мирабелла и назвала тебя в первый раз «капитаном». Если бы она знала, как это тебя тогда напугало, даже больше, чем первая дрожь палубы под ногами, больше, чем нестройный перестук в одной из турбин и грохот первого залпа. Попутный ветер, изморозь по медному «ласточкиному» профилю, хохот, похабщина и «большие» споры в теплой светлой кают-компании, завешанной трофейными знаменами. Мгновение оборачивается вечностью в ту секунду, когда, следуя лей-линией, усталый разум покидает беспокойное тело, устремляясь вдоль паутины механизмов, слитых воедино чем-то большим, чем волею стали и карандаша. Ты – это она, «Ласточка». Ты всегда знал это, и тебе не нужны были ни арканные плетения, ни тесный кокон пилот-ложемента, чтобы слышать и быть услышанным. Чтобы и за тесными лабиринтами нижних переборок, и за свинцовой серостью низких облаков видеть искристую россыпь Пустоты, великой и манящей. Вас обоих.
А теперь вспомни, чем все закончилось. Глубокие следы до сих пор бороздят кинжальную остроту лопаток. Дитя в алом, губкой впитавшая все, чему ты учился у лучших, презирает тебя. Все, кто когда-то назвали тебя капитаном, сгинули меж звезд вместе с блудным суденышком, там, где время и пространство сливаются в жуткой оргии посередь холодеющего Ничто под одобрительный визг демонов, своих и чужих. Ты прямо как тот царек, одним прикосновением обращающий вещи в золото, да только у тебя пока выходит одно дерьмо.
Неудивительно, что твой истерзанный разум едва способен различать благое и дурное. Зачем оно вообще нужно, так? Ты ведь еще здесь, а все они - уже там, верно? Не все так просто, говоришь? Значит, для тебя еще не все потеряно.
Тебе не впервой умирать, но ты должен уже, наконец, почувствовать, что попыток у тебя осталось немного. Так что вот тебе твое новое имя, вот тебе сладковатый, дымящийся на языке дурман, мелочевка на первых порах… и постарайся не просрать свою жизнь на этот раз. В поисках новой холодной штуки у виска, без которой тебе, слабовольной твари, и жизнь-то уже не то чтобы мила.
«Представь себе бескрайний водоворот, десяток Маэльштормов, сплетшихся воедино одним бескрайним воплем, пронзающим мироздание, сметающим тебя солнечным ветром, сметающим саму память о тебе. Ты – давно уже не тот, с кем привык себя ассоциировать, но беспокойно мечущийся поток частиц, вьющийся меж пропастей, жадных, ненасытных до всякой материи, в неутолимой жажде заглатывающих самих себя. Раздираемый на куски, ты умираешь и перерождаешься в тысяче вещей тысячи раз за одно мгновение, смотришь на это своими глазами – и одновременно будто бы со стороны. Вот как-то так и выглядит Искривленная Пустота. Нет, ее изнанка».
Скрытый текст
Скрытый текст
[свернуть]
Как хочешь, конечно.
Хочешь – расплатись за вторую, осуши неразбавленной, без всяких приблуд, и ступай сквозь зловонный полумрак, нестройный гвалт луженых глоток, надсадный скрип петель – навстречу ослепительно-яркому горному полдню.
Никогда не думал о том, чтобы просто намылить петлю? Конечно, думал. Знаешь, почему передумал? Конечно, знаешь.
Закури на выходе, и, неуверенно ступая по снежно-дерьмовой жиже, надвинув капюшон на глаза, тащись себе переулками к огрызку старого почтового тракта, где арендуешь лошадь на последние свои гроши. Может, сторгуешься на двадцатку?
Услышь мягкий, уверенный шаг за спиной, секундой позже – тихий скрип взводимого курка. Не оборачиваясь, продолжай идти.
Помнишь, как сказала однажды про тебя Амели? «Того человека, прекрасного, храброго, честного, которого я когда-то любила, давно уже нет»?
Почувствуй чужую руку у себя на плече, и, мгновение спустя, не успев обернуться, растворись во времени ядовитым дымным шлейфом, не дождавшись конца. Оставляя на самой периферии восприятия зычные проклятия гордой северянки, отбивающийся от наглого мужлана в тесной подворотне, да немое удивление горе-охотничка за головами.
И правда, как можно убить того, кто даже не существует?
[свернуть]
«В Штормграде всегда солнечно».
Еще музыки. Хз, зачем.
Скрытый текст
- Автор не играет ни в механ, ни в текстовку.
- Персонаж создан, чтобы отыгрывать (!). Отыгрывает же автор все.
- Пишу огромные посты с UCM. Brace yourselves.
Ответить с цитированием
Сообщение от Детки Пикассо
