О сигаретах и виски, юношестве и старости, войне и журналистике.

[Tayrendil]

Дискрипшон, так-то.
Если у вас бывают приступы "многабукав" и вы не можете в нуар, покиньте этот топик. Пожалуйста.

Не возвеличивай великих,
Ничтожных не унижай
И общепризнанных реликвий
Натужно не приумножай.
Не снисходи до всепрощенья,
Слезы умильной не пролей,
А все соблазны, искушенья
Под осень дней преодолей.
Теряя розовые грезы,
Простясь навек с проводником,
Сквозь тернии житейской прозы
Пробейся чистым родником.
И кто-то, утоленный влагой
Твоих мучительных щедрот,
Потом склонится над бумагой
И дальше этого пойдет.

Николай Скребов.

Первое, что я услышал о Даркбладе – был слух, отголосок прошедших на Квель’Данасе событий. Слух этот имел узкое распространение, что крайне редко среди информации подобного типа. В нем, этом слухе, говорилось о Фарстрайдере, который во время штурма Острова пытался защитить одного из эредаров - приспешника Пылающего Легиона. Разумеется, как я узнал позднее, это была лишь часть правды относительно этого случая. Но молва об этом случае привлекла меня, и я, как сотрудник «Сильвермунского Вестника», посчитал своей обязанностью отыскать этого рейнджера, а также доказательства правдивости этой молвы и, если она подтвердится, найти корень подобного порыва, поведения.

Дни без спешки сменяли друг друга, плавно перетекая в месяцы, а затем и в года. Рейнджер с позывным «Уж» потерял мой интерес к своей персоне через два месяца, после того, как я услышал о нем впервые. Да и сам он, казалось, исчез, как из памяти немногих граждан КвельТаласа, что слышали о нем, так и из моей. Королевство переживало тяжелые годы «застоя». Последняя настоящая угроза в лице Падшего Принца была ликвидирована, Аманийцы подавали еле заметные признаки жизни, а Плеть Десхолма уже не подавала их вовсе, впав в сумрачное забытье, но, тем не менее, все ещё готовая дать бой. Воины, многие годы не видавшие своей родины, вернулись из Дренора. А вместе с ними пришло повальное пьянство, повышение уровня преступности и небывалый взрыв рождаемости. Словом, наше Королевство вновь становилось таким, коим оно являлось до Падения Высших Эльфов. И это не могло не радовать меня.

Между тем, я бы не положил начало этой истории, если бы не встретился лицом к лицу с тем, кого искал ранее. Впрочем, источником этой истории был не я.

Стояло теплое осеннее утро. И, пускай наше Королевство навсегда замерло в позднем сентябре, пускай в наших землях всегда блуждает лишь одинокий теплый ветерок, в атмосфере чувствовалось нечто, называемое душой. В воздухе витал осенний дух, а эскортом его был сумасшедший вихрь опавших листьев.
В поисках напитка, бодрящего настолько же, насколько и дурманящего, я посетил одно из тех заведений Сильвермуна, что держалось на плаву благодаря узкому кругу частых посетителей. На улицах разворачивался театр света и теней. Солнце ещё не поднялось полностью из-за горизонта. Тонкие алые линии подчеркивали острые углы, рельефы и барельефы городских застроек. А внизу, на улицах, дома, залитые бледно-голубым цветом, ещё даже не начинали отходить ото сна. На моей памяти были многие, кого завораживало подобное удивительно прекрасное слияние погоды и времени суток. Для меня же это зрелище стало рутиной, серостью и, можно даже сказать, бытом. Пустые дороги, спящие дома и клумбы, сияющие росой в предрассветное время.

Заведение располагалось в помещении, которому должно было стать квартирой очередного сына аристократа. Лишние стены были снесены, а те из них, что были несущими, были заменены элегантными, строгими колоннами. Пара десятков маленьких, круглых столиков - каждый на двоих. Юго-восточная стена, выходящая на улицу, была заменена стеклом, через которое открывалась будоражащая дух панорама. Невысокие по эльфийским меркам жилые дома, аскетичный крепостной вал, со шпилями сторожевых позиций. А за ним – бескрайний позолоченный лес. Заведение принадлежало молодой эльфийке – представительнице одного из богатых родов. Будучи непонятой в своем семействе, она была изгнана, оставив до этого при себе немалую долю состояния своих богатеньких родителей. На эти деньги она и открыла это кафе. Обычная история в нашем государстве. Родители, в чьих умах Плеть оставила шрам, что обезобразил их рассудок сильнее, чем Шрам Леса Вечной Песни, и дети, не понимающие тех страданий, что были пережиты их отцами и матерьми. Ведь когда пришла Плеть, детям было нечего терять. У них не было значимого прошлого. А у их родителей дела обстояли с точностью до наоборот.

Зал был, на первый взгляд, пуст. Владелица заведения, стоя у барной стойки, перетирая бокалы, и отреагировала на мое появление сонным полукивком. Пара официантов, безымянные и тихие как тени, располагали на столах сервис. Из кухни заведения веяло крепким кофе и горячей выпечкой. Все было спокойно и тихо, и, выражаясь армейским языком: «Ситуация была стабильна».

Лишь одинокая фигура мужчины, облаченного в черное, вызывала мои подозрения.

Перед ним в первых лучах загорающего солнца теплым багровым цветом сияла граненая бутылка. Когда я подошел ближе, я смог лучше разглядеть емкость. Маленькая и белая этикетка в форме овала свидетельствовала, что это: «Южный Покой». А содержимое пузыря тонко намекало мне на то, что для этого эльфа утро началось намного раньше наступления рассвета. Сам же мужчина восседал у самого окна, сгорбившись над квадратным объемным стаканом. Окинув его опытным взглядом, я сразу понял, кто сидит передо мной. Позволю себе привести здесь подробное его описание. Темные, неумело подстриженные волосы, касающиеся плеч. Бледная кожа, отдающая скорее не знатным происхождением, а некой болезнью. Волевой, прямой подбородок. Строгий, словно выточенный из камня, профиль. Впалые щеки, подчеркивающие острые, высокие скулы. Усталый, грустный взор сапфировых очей. Черные круги под глазами и низкие, вечно хмурые брови.

Стоя рядом с ним, я ощущал, что стою рядом с израненным животным, чьи страдания настолько невыносимы, что мир, окружающий его, блекнет и тускнеет по сравнению с его муками до такой степени, что он перестает обращать внимание на все, кроме своей боли. Наверняка, очередной обычный работяга, побитый случайными обстоятельствами, когда-то имевший размеренную, тихую и скучную жизнь. Ранее обладающий всем, о чем он только мог мечтать, ныне он потерял свою последнюю отраду – уверенность в завтрашнем дне. И вот, теперь, он заливал свое горе, как и подобает любому мужчине, что готов выдержать любые физические испытания, но неспособный смириться с потерей духовных радостей. Я уже думал развернуться и покинуть его, пройдя к барной стойке и проведя утро в компании очаровательной хозяйки кафе, чья сонная, молчаливая улыбка станет куда более приятным дополнением к началу дня, нежели общение с очередным осколком социума, как вдруг он окликнул меня. И голос его совершенно не соответствовал моим ожиданиям. Хриплый, свидетельствующий о хронической простуде. Прокуренный и низкий. С дыханием, обладающим легким, нездоровым присвистом в легких. Тихий, с мягкой настойчивостью.

Не отвлекаясь от созерцания кружки, он менторским тоном, бросил мне.
- Ты ведь знаешь, что она замужем, не так ли?
- Знаю. – Твердо ответил я, разворачиваясь к нему. – И что с того? Я же не склоняю её к действиям, моральное основание которых одобрено, и поддерживается Королевством.
- Её муж так не думает. Присядь. – Голос прозвучал тверже, с небольшой долей приказного тона. Я не обратил на это внимания и без спешки, с опаской, приземлился на стул, напротив него.
- К тому же, чем я хуже её мужа? – Завязал я беседу, не имея никакого желания в ней участвовать.
- Ты весишь на двадцать кило меньше него и, к тому же, ты писарь, а он офицер запаса. – Все таким же поучительным тоном отвечал он мне, переводя свой взгляд куда-то за окно.
- Как ты?... Впрочем, какое значение имеет для неё вес и умение махать тесаком? Она же будет выбирать за характер, поступки… - Пытался я переубедить его, не в силах сдержать позыв праведного гнева, ибо чувствовал себя в какой-то степени ущемленным.
- Ты прав. Для неё это не имеет никакого значения. А для твоих тонких костей черепа и ног – огромное. – Хмуро произнес брюнет, не отводя взгляда от окна, медленно поднимая руку и вызывая щелчком пальцев официанта.
Молодая, вечно бодрая и вызывающе добрая фигура слуги вынырнула откуда-то из иных планов мироздания, ведомая лишь одним желанием прислуживать и зарабатывать.
- Кофе с коньяком молодому человеку. А мне, будьте добры, черного чая с рябиновым медом. И яблоко.

Я перестал удивляться тому, что начало происходить вокруг. Он угадал мою профессию, мои вкусы. Меня бы ничуть не поразило, если бы он сказал, что он реинкарнация Медива или что-то в этом роде. На своем веку я повидал достаточно безумных, но при этом гениальных личностей.

Но тайна его личности оказалась куда более приближенной к реальности, а рассудок куда более трезвым, даже несмотря на выпитое им количество алкоголя. При этом на фоне реальности его навыки, опыт и умения продолжали поражать воображение. Он мог угадать что угодно, начиная от событий мирового масштаба и заканчивая выдачей списка победителей гонщиков на хоукстрайдерах в этом сезоне. Казалось, он знал все на этом свете и при этом обладал мнением относительно любых вещей, которое часто сложно было оспорить. Но больше всего удивляло то, что этим, как оказалось полуэльфом, являлся не кто иной, как герой старого, странного слуха – рейнджер Уже-Не-Уж. Впрочем, не буду раскрывать все его тайны. Ведь, если я сделаю это, смысла в моем рассказе не будет.

В кафе открыли окна, впуская в сухой и терпкий воздух запертого помещения легкий, чуть холодный ветерок, несущий сладкие запахи цветов и тлевших листьев.

Признаться, у меня не было ни малейшего желания продолжать с ним беседу. Но встать и пересесть на иное место я не мог – слишком не тактично для меня. Мужчина, сидящий напротив меня, сменил свою позу, и в этой иной позе он выглядел совершенно иначе. Откинувшись на спинку стула и закинув одну руку за неё, он покручивал в ней небольшое зеленое яблоко. Вторая же длань его лежала на столе и бесшумно отстукивала какой-то медленный ритм. Он задумчивым взглядом смотрел на меня, словно пытаясь отыскать в моей внешности нечто необычайно значимое для него. Я поставил себе строгое условие – как только я допью кофе и расплачусь за него, покину это место и как можно скорее. Казалось, что этот мужчина с бледным лицом, украшенным тонкими линиями шрамов и аккуратными волнами морщин, может доставить мне немало проблем. Впрочем, я не ошибался.

Когда кофейная чашка была практически пуста и, казалось, будто мое спасение от этого крайне странного эльфа близко, во мне вдруг вспыхнуло пламя негодования и упрека, и я, не удержавшись, завел разговор.
- Вы кто, собственно, такой?
- Тот, кто хочет предложить тебе небольшую сделку. – Медленно, звучно произнес он, криво улыбаясь и вновь упираясь локтями в крышку стола, не выпуская из рук яблоко.
- Я не из вашей шайки и в подобных делах не участвую. – Ответил я, прищуриваясь и намериваясь встать и покинуть его. Мужчина же в ответ на мой взгляд улыбнулся ещё шире.
- Единственное, на что ты годен так это подделка документов. А зачем в стране, где все знают друг друга, подобное? – Он прикрыл глаза и покачал головой, затем, продолжил.

- Я расскажу тебе одну историю. Свою историю. В обмен – ты напишешь о ней. Но не в какой-нибудь газетенке. Просто напишешь и забудешь.

Пораженный абсурдностью этого предложения, я нахмурился, но не без усмешки спросил.
- С чего ты взял, что меня это интересует?
- Ты каждый день приходишь сюда в поисках историй. И в прочие злачные места тоже захаживаешь за ними. Да и с людьми, эльфами и многими прочими общаешься только в поисках историй. – Ответил он дружелюбно, с интересом смотря на меня.
- Почему ты так думаешь?
- Потому что я знаю тебя. Потому что ты сел напротив меня, желая услышать что-то.
- Это была случайность, о которой я жалею.
- Случайностей не бывает. И не бывает точно спланированных, истинных и абсолютных вещей, поступков.

Он отправил в мою сторону яблоко, прокатив его через весь стол.
Я был ошеломлен его словами. Он знал обо мне, а я не знал о нем. И меня это совершенно не радовало. Впрочем… Куда мне было спешить? Что мне вообще было делать сегодня? Ничего. Что наша жизнь? Череда бессмысленных будней, беспощадно бьющих по нашим душам, разумам и карманам. Череда пустых приобретений и глупых трат. Наверное, поэтому я захотел быть журналистом, чтобы бежать от этого. Чтобы ресурсом моей жизни стали истории, рассказы. Правда и ложь. Глупая мальчишеская попытка убежать от общепризнанной истины жизни – решения принимаются теми, кто имеет деньги и власть над другими. Слишком затянутый юношеский бунт. Да и вообще, наверное, я и не сильно вырос со времен, когда принял решение быть тем, кем являюсь…
Куда мне бежать от самого себя? Обратно к тому, что я отрицал ранее? И начать отрицать то, что я ценил во времена ранней молодости, когда все мне казалось кристально чистым, ясным и солнечным, когда эмоции били ключом, а вслед за ними рождались творения, будоражащие чужие умы на протяжении многих дней?
К черту это.

- Рассказывай. И закажи бутылку граппы.

Этот странный субъект, сидящий напротив меня, молчал. Тишина, зияющей пропастью разделяла нас. И это разделение было весомым, настоящим. Когда твой собеседник молчит, далеко не всегда разговор считается оконченным или ещё не начатым. Взгляд, малейший непроизвольный жест рук, темп дыхания – все это складывается в речь, незаметную практически для каждого из нас. Речь, из которой можно вытянуть столько же полезной информации, сколько и из обычного, всеми привычного разговора. Иногда, определить, что на душе у лица, сидящего напротив тебя, можно лишь упорно прослеживая его поведение. Учащенное дыхание, легкое, непроизвольное дерганье ног собеседника, взгляды, часто падающие куда угодно, но не на тебя самого – все это свидетельствует о том, что цель, из которой ты хочешь выжать информацию, нервничает. Туда же относится и странный смех, появляющийся в ответ на точные, острые и важные вопросы. Вот только политики, к счастью для представителей моей профессии, этого не знают.

Но этот мужчина, сидевший напротив меня в тот день, просто молчал. Слова не срывались с его уст, дыхание было стабильным, движения четкими и осмысленными. А лицо ровным счетом не выражало ничего. Он смотрел строго на свой стакан, содержимое которого он раз за разом пополнял и тут же опрокидывал в свою глотку. Быстро, уверенно, точно. Словно он этим зарабатывал.

К концу подходила заказанная нами бутылка граппы. Алкоголь, накатывая бесшумной, невесомой волной, туманил мой разум. Легкая возбужденность, вызванная кофе, в синтезе с крепким алкоголем, таяла. А эльфу-собеседнику было все равно. По моим неточным спонтанным подсчетам, он выпил около половины бутылки, а я лишь одну четвертую. И, как мне казалось, даже если бы он пил машинное масло или чистый спирт, он бы не выдал никакой реакции. Но на тот момент меня это волновало куда слабее, нежели то, что он все никак не начинал свой рассказ. Минут за двадцать нашей крайне плодотворной беседы, он не вымолвил ни слова. Наконец, мое терпение иссякло.

- Ладно, не хочешь говорить сам – я спрошу. Кто ты такой? – Улыбаясь, произнес я, внимательно присматриваясь к его реакции несколько застекленевшими глазами.
- Тебе когда-нибудь приходилось убивать? – Он поднял взор на меня. На миг я почувствовал себя гребаным хомячком, запертым в одной клетке с коброй. Быстро опустив взгляд, я вцепился обеими руками в стакан, словно ища в нем спасения. Взгляд был невыносимо паршивым. В нем не было ненависти аристократа, чья тонкая душа была задета острыми вопросами. Отсутствовало яростное безумие человека, или эльфа, чье преступление было раскрыто, доказательства были найдены, а спасение от кары закона отсутствовало. Не было озлобленной горечи родителя, потерявшего ребенка. Мужчина смотрел на меня так, будто сейчас он молча перелетит через стол, его пасть приобретет абсолютно невозможный размах и он просто слопает мою тушку, а затем со спокойным выражением лица допьет граппу, пойдет и трахнет пару мулаточек, а под итог завалится на бок и будет переваривать мое тельце, довольно урча животиком.
- Н... нет. – Ошеломленно, ответил я.
- Свою историю я начну с самого черного момента моей жизни. Момента, о котором лучше рассказать сейчас, чем позднее. Это произошло примерно сорок один год назад.

Мне было около тридцати лет, когда я потерял отца. Я пришел к нему, с сердцем, полным ярости и негодования. А покидал, будучи разочарованным. У меня нет ни малейшего желания вдаваться в крайности, скажу лишь одно. За смерть своего отца ответственен исключительно я и более никто. Я покинул дом в пятнадцать лет, преследуя цели, которые неведомы мне по сей день. Что меня сподвигло на подобное, выполнил ли я свою задачу, и в чем она состояла – эти вопросы долгие годы мучили меня, но я так и не смог найти им ответа.
Но, в итоге, я захотел вернуть то, что, как мне казалось, было отнято у меня. Дом, деньги, власть. Спрятав свои стремления под маску лже-мести, я пришел в дом к эльфу, который несмотря ни на что старался поддерживать меня, который учил меня и наставлял на путь, который казался ему действительно верным. И возжелал отнять у него все. Даже жизнь.

Он не сопротивлялся. Я не знаю почему, можешь даже не спрашивать меня об этом. Потому что на ответ и к этому вопросу я вынужден потратить всю свою жизнь.
Быть может, он хотел мне таким образом отомстить за то, что я его убил? Чтобы я вечно задавался вопросами, ответы на которые хранятся либо у мертвецов, либо у тех, кто мертв лишь наполовину.

Получил ли я того, чего желал? Отмщения, денег, власти, дом? На этот вопрос я могу ответить. Нет. Через многие годы после убийства, я думал: быть может, не все потеряно? Кто его знает, вдруг я добьюсь всего этого позднее, к зрелости, старости? Теперь мне семьдесят и, по меркам своей расы, я, можно сказать, стар. И у меня нет ничего. Нет денег, нет власти, нет дома. И, кажется, нет цели, о реализации которой я мог бы мечтать, думая о будущем. Хотя, в моем случае думать о будущем явно не стоит.

Ты наверняка спросишь: «К чему причинять себе муки, задавая вопросы, на которые не сможешь найти ответы?». Если бы я мог ответить тебе всего парой слов, то, наверняка, мне бы было не к чему рассказывать тебе о своем детстве и юношестве. А мы ведь не хотим, чтобы наш рассказ закончился быстро, писака?

[Tayrendil]

Начну, как и подобает персонажу дешевых бульварных книжонок в бумажном переплете, со своего рождения. Я был рожден под сенью старых древ, на нежном ковре из опавших листьев и диких трав, под прекрасную симфонию оркестра птиц и благоухание чудесных и редких цветов. Говоря короче, я был рожден в одном из множеств Сильвермунских парков.

И, как подобает настоящему герою низкопробной повести, моим отцом был чародей-аристократ. Даже больше, архимаг целой академии. Правда, по большей части, он был ученым. Изучал темную магию и все, что было связано с ней. Словом, мой отец был ознакомлен с природой скверны ещё до того, как Падший Принц научил наш народ жить за счет других существ и материй, превратив гордую нацию в толпу эгоистичных, наглых, самовлюбленных и жадных торчков. Высокий брюнет, враг мужчин и любовь женщин. Моя мать тоже была хороша. Отец не раз рассказывал о ней. Рыжая волшебница, специальный агент Боевых Магов Стромгарда.

Как они познакомились? Вновь постараюсь быть кратким – отец узнал то, что ему не стоило бы знать, и её направили к нему, чтобы она устранила эту проблему. На деле же, их встреча только привела к созданию новой проблемы - то есть, меня.

У моих родителей не было общего домика вдали от цивилизации, рядом с лесной гущей и тихо журчащей речушкой. Не было медового месяца где-нибудь на островах под томным солнцем южных земель. Не было общего счета в банке, кредитов, взятых на покупку какого-то бесполезного мусора, записанных на свою вторую половинку. Не было споров о том, кто виноват в том, что ободок унитаза обоссан. У них не было свадьбы. Но был я, внебрачный ребенок, о котором было понятно ещё до его рождения то, что он доставит немало проблем.

И, спросишь ты, какие проблемы для такой богатой, влиятельной семьи, может доставить какой-то ребенок. И уже на этот вопрос я смогу тебе с уверенностью ответить практически одним единственным словом. Мой отец был эльфом. А моя мать была человеком.

Солнце, совершая свой ежедневный цикл, наконец сумело окончательно отлипнуть от горизонта и взлететь вверх, начиная двигаться выше по своей полукруглой траектории. Теплый, ласковый свет залил помещение кафе, и зал начал наполняться первыми посетителями.

Сонные клерки, молодые чародеи, не слишком спешащие на учебу, или же вовсе не намеренные идти на неё. Простые эльфы, жизнь которых ничем непримечательна. Они живут и умирают, сменяя друг друга на бесконечном конвейере, что подает новые ресурсы бессмертной машине любого государства. Они любят и ненавидят, дружат и враждуют. Лгут своим возлюбленным и говорят правду врагам. Совершают глупые, наивные, смелые и отважные поступки. И у каждого из них есть свои истории. Чрезвычайно смешные, ужасающе грустные. Замечательные истории о любви и товариществе, прекрасные и романтичные сказания о кровной вражде и тяжелых сражениях. Пускай и почти все эти истории – одинаковы.

За все то недолгое время, что я живу, мне удалось понять одну вещь. Эльф или представитель любой иной расы имеет полноправное желание носить свое имя, пока ему есть что рассказать и поведать. Пока он видит свою жизнь как череду приключений, о которых стоит говорить, – он ещё не потерян, в нем ещё горит нечто, что некоторые именуют душой, а я предпочитаю называть искрой жизни. Как только их существование, как им кажется, приобретает серый окрас, когда им кажется, что их жизнь – серия повторяющихся рутинных событий, тогда можно сказать, что эта персона забыла, что значит жить.

Не тоска и не грусть являются противоположностью радости от существования. Дешевый цинизм и есть злейший враг всего, что изначально присуще каждому, – тяги к жизни.


Мой собеседник без излишней спешки разлил по рюмкам то, что оставалось от граппы. Вытянув откуда-то из-под своего черного безразмерного плаща серебряный портсигар, он быстро открыл его, словно не желая показывать, из какого он материала и что на нем выгравировано. Уложив его на край стола, он кончиком указательного пальца подтолкнул его к центру стола. Я благодарно кивнул, доставая одну из сигар. Толстые, вытянутые, напоминающие нечто среднее между сигарой, сигаретой и самокруткой. Вдоль всей линии папиросы шла широкая темно-зеленая полоса. Мы закурили. Зеленые полосы сгорали с легким, еле слышным шипением, распространяя над столом широкий букет запахов, в котором, благодаря алкоголю, не хотелось выискивать отдельные нотки и тональности, а лишь наслаждаться им. Меня и моего рассказчика окутал густой серый дым, что скрыл черты наших лиц от окружающих. Ощущения были похожи на попадание в пахучий туман.

- Значит, ты полуэльф… - Стараясь не выражать заинтересованность, прошептал я. – И где же ты был во время Третьей Войны?

Все, что я мог разобрать из-за непроницаемой вуали смога, это острую усмешку и яркое сияние темно-синих глаз. Откуда-то из трансцендентных пространств вновь вынырнул официант и тут же исчез, даже не потревожив дым, нависший над нами. Все, что он оставил после себя, это белую, круглую пепельницу. Полуэльф тут же сбил пепел.

- Наконец-то ты перестал стесняться своей заинтересованности в моей жизни, писака. Прежде чем я продолжу, ответь мне на один вопрос. Где был _ты_, когда Третья Война пришла в КвельТалас? – Хриплый голос прозвучал без какой-либо агрессии, презрения или упрека. И это давало мне уверенность в том, что каким бы не был мой ответ, этот мужчина не скорчит лукаво-понимающую рожу, не кивнет, мол, понятно, а потом, в ответ на: «А что?», не скажет: «Да нет, ничего». Словом, он не был одним из тех ублюдков, которые не могут сказать что-либо дельное, а лишь неумело гримасничают. Его заинтересованность внушала доверие.

- Я был в Штормграде. Учился.
- И на кого, если не тайна?
- Педагог. В нашем Королевстве избыток учителей, которые могут научить тебя сжигать дома своих родителей, но нет практически ни одного, который пояснит тебе принципы математического анализа. Так что я планировал быть тем, кто сможет дать детям, которые не имели склонности к магии, высшее образование и шанс на безбедное будущее… - Я бросил самокрутку в пепельницу, чуть погрустнев. Опрокинув последнюю рюмку граппы, я продолжил. – А по возвращении меня ждала страна, в которой плевать хотели на все, что не способно уничтожать противника. Мы были культурным, пускай и гниющим, центром всех Восточных Королевств. А теперь? Чем мы лучше орков? – Уткнувшись локтями в стол, я спрятал лицо в руках, чуть помассировав то. Для меня не было проблемой пить неимоверные количества алкоголя. Проблемой для меня было обсуждение подобных тем, во время принятия горячительных напитков.

Полуэльф вновь усмехнулся на этот раз без злобы, но с долькой загадочной, непонятной дружелюбности. Фраза была полна двусмысленности и прозвучала соответствующе.
- Ты не прав. До орков нам очень далеко.

Потушив свою сигару, он поднял руку, подзывая официанта и заказывая вторую бутылку виноградной водки. Затем он продолжил.

Я не буду торопить повествование, поэтому попрошу тебя подождать, писака. Я ещё затрону Третью Войну, но несколько позднее. Именно когда я буду рассказывать тебе о ней, тогда ты сможешь понять в полной мере, как подействовало воспитание моего отца на меня. И не стоит говорить, что ты и так понял. Убийство того, кто подарил мне жизнь, - это поступок, основанный не на том, как меня воспитал мой почтенный родитель. Основой убийства послужило влияние моих странствий на меня самого… Но и к этому мы успеем подойти, и тоже позднее.

Сейчас я хотел бы поведать тебе о том, как меня воспитывал мой отец и кем он был в моих глазах.

В одном из племен древних людей существовала поговорка. Она звучала так: «До пяти лет относись к сыну, как к царю. От пяти до пятнадцати, как к слуге. После того, как ему исполнится пятнадцать, относись к нему, как к другу». Возможно, подобный принцип невозможен в условиях нашей жизни. Возможно, где-то мой отец допустил прокол, пропустил один из элементов. На эти вопросы мне не дано ответить так же.

До пяти лет, по словам отца, за мной ухаживала нянька. Даже если бы я целенаправленно стал размышлять и вспоминать то, какой она была, я бы вряд ли смог придти к правильному выводу в своих суждениях. Что я могу о ней сказать? Она заботилась обо мне. Причиной этому могло послужить сострадание к бедному полуэльфу-детенышу. Может, интерес к тому, кем я стану. Или же круглый гонорар, выплачиваемый за уход за мной. Могу ли я сказать, что я чувствовал к себе отношение тогда, как к царю? Нет. Я могу не помнить моментов, когда ко мне так относились. Но, на мой взгляд, когда персоне оказывают внимание, она, по большей части, из-за своего эгоизма и жадности не способна оценить отношение, которое выказывают ей.

Как бы то ни было, когда мне исполнилось шесть лет, мой отец отказался от услуг няньки. Ему захотелось поучаствовать в воспитании, вырастить себе достойную замену. Он водил меня на курсы в своей, да и в чужой, академии, пытаясь воспитать во мне интерес к магии. Можешь называть меня глупцом, но я никогда не испытывал интереса к искусству, основной частью которого является невнятное бормотание под нос различных заклинаний на мертвых языках, шизофреническое вождение руками по воздуху, происходящее из желания придать форму своему творению и многое-многое прочее. В Академиях я смог заинтересоваться лишь в одном – в волшебницах, чародейках и колдуньях. Отец часто вспоминал с усмешкой, что, когда я сидел на лекциях на задних рядах, то стоило к кафедре выйти какой-нибудь молоденькой дурочке, как я судорожно начинал сосать большой палец, округленными глазами разглядывая привлекательные фигурки и легонько трясти ногами.

Элфариен, разумеется, не был против моей заинтересованности девушками. В конце концов, тот, кого воспитывают, чтобы спасать мир, должен быть традиционной ориентации. Проблема героев-мужеложцев существовала, существует и будет существовать. А это не особо соответствует основам нашего мироздания, кое наше герои и намерены защищать. Ответь мне, что защищает любой Капитан Корабля или Командор какого-нибудь Ордена в первую очередь? Право на дальнейшее размножение своего рода, само собой… Правда, многие любят себе врать и называть подобное «Правом на Жизнь»…

Итак. Когда стало понятно, что толка от моих хождений по борд… Академиям нет, мы стали посещать различного рода воинские училища. Тут моего отца также ожидал тупик.

Я не мог понять, в чем интерес стоять в монструозных доспехах, не видя ничего из-за забрала шлема, и слепо махать мечом, чья длинна, судя по всему, компенсировала длину причиндалов почтенных рыцарей, и щитом, который наверняка использовался ещё и как дверь в конюшне. Помнится, мы с отцом были свидетелями того, как двое мужчин, закованные в латы и вооруженные вышеуказанными типами оружия, колотили друг друга в течение десяти минут. Грохот лат, лязг мечей, глухой стук щитов. Ну, и вонь пота, прущая из-под лат. Интерес был отбит напрочь. Нерационально, а значит, бессмысленно. Единственное, что отдаленно напоминало о наличии разума у рыцарей и гвардейцев, – это инстинкт самосохранения, возведенный в абсолют. Они прячутся за сталью. Они боятся.

Потом другая крайность. Фехтование. Пляска двух мужиков, отдельно напоминающая ссору двух пассивных гомосексуалистов. Вялое или же истерично-паникующее тыканье рапирой в тело, обтянутое тонкими и облегающими одеждами. Я не мог понять это тогда, я не могу понять этого сейчас. Мне не дано.

А потом моему отцу стало скучно. А мне нет. Я обошел все Королевство в поисках того, что могло бы меня привлечь.

Я стал пропадать в тех редких музеях и библиотеках, в которых затрагивались вопросы истории Королевства и других стран, практически ночевал там. Языки, словари, энциклопедии, трактаты… Все, что могло мне рассказать о животных, оружии, войне и путешествиях. Детский интерес плавно перерастал в осведомленность. Осведомленность в попытки изучить чужие труды, анализируя их…

Что думал об этом господин Незерстрайдер? Он потерял интерес. Когда мне стукнуло двенадцать, попытки найти мне достойное образование прекратились. Я жил своей жизнью, отец – своей. По вечерам последнего дня недели мы собирались вместе и играли в шахматы, обсуждая что-нибудь. Эти вечерние посиделки – это все, за что мне стоило любить моего отца. Но и это было многим, на мой взгляд. В этих разговорах я познавал мудрость веков. Не отфильтрованную, не разжеванную. Элфариен, можно сказать, «нагружал» меня на неделю вперед, заставляя думать о многих, очень многих вещах.

Как у меня, полуэльфа, складывались отношения со сверстниками в годы моего отрочества? Да никак. Я не избегал, но и не имел желания общаться с ними. Моя первая любовь настигла меня в слишком позднем возрасте, потому и стала таким потрясением для моего духа.

Вспоминая те дни, я ничуть не жалею о том, что «потерял» детство. Что не играл в пятнашки, «чародеев и демонов» или что-нибудь в этом роде. Я провел детство с толком и, вот, посмотри на меня и пойми, каким я стал. Алкоголик и наркоман, дешевый философ и бродяга. Как тебе такой образ, ха?

Что было дальше? В шестнадцать лет я покинул отчий дом, не оставляя за собой ни записок, ни каких-нибудь памятных вещичек. Все, что у меня было, когда я перешел через порог нашего дома, это вместительная сумка-почтальонка, поношенная кожаная куртка и широкий спектр знаний в различных областях. От последнего, как оказалось, толка не было ровным счетом никакого. На улицах города ценили тех, кто обладали животной хитростью и крепкими кулаками. Такими, как я, пополняли притоны, склады. Такие становились инструментом для достижения чужих целей. Они синтезировали наркотики, контролировали бухгалтерию подпольных заведений и были помощниками сутенеров. При всем при этом, работа, связанная с наркотиками, не приносила никакого уважения, умение считать представляло из себя массу муторной, тяжелой и скучной работы, которая оплачивалась крайне паршиво, кроме высших кругов, а проституция была слишком рискованным делом в Королевстве аристократок, чародеек и наемных убийц, чьи папаши так или иначе были связаны с конкурирующими группировками. Говоря короче, когда я вышел за порог, у меня не было ничего.

Ну а затем – порочный круг. Первая спонтанная драка, новые знакомства с теми, кто спас твою задницу, первое провальное «дело», отказ при просьбе вступление в банду, долгие попытки достичь успеха и работа в поддельниках. Гениальная идея, связанная с нелегалом. Невероятная удача – добиться внимания шефа банды. Разговор по душам, получение одного-единственного шанса. Дело выводит нас на новый уровень. Влияние, знакомства, посвящение в семью. Легкий доход – легкие траты. Азартные игры, куртизанки, алкоголь. Тяжелые наркотики – и быстрый спуск вниз по карьерной лестнице. Тюрьма, скрипучие нары, баланда дважды в день и вкалывание на общественных работах. Очередная гениальная идея, переданная шифром к доверенному эльфу в команде. Босс узнает, хочет подробностей и новых источников дохода. Выписывание залога – и все заново. Война, развязанная из-за каких-то оскорблений и неуместных шуток, переросшая в резню. Я на обочине жизни, полный негодования, ярости и гнева. Возвращаюсь к отцу и… Ты знаешь.

Зал кафе вновь опустел, как в ранее утро. Молодежь отправилась на поиски новых приключений, а пчелы-трудяги отошли в свои соты. Мы вновь остались практически наедине. Только я, мой собеседник, косые лучи света, пробивающиеся через густую пелену дыма и бросающие забавно сияющие огоньки в наполненные горячительными напитками бокалы. Окна были закрыты, и несмотря на то что была обеспечена неплохая звукоизоляция, нутром чувствовалось, как под нами бурлит город. Отголосками в душе звучал скрип колес телег и экипажей, твердый и настойчивый грохот подошв сотен граждан и приезжих, через шум которого пробивалось цоканье копыт. День шел к полудню, а диалог шел к этапу, когда в высшем кругу начинается обсуждение религии, а в низших от демагогии переходят к вопросам типа: «Ты меня уважаешь?».

Доставляло ли мне удовольствие от общения с ним? Спорный вопрос. Об одном можно было судить абсолютно точно. Он говорил правду. Или он невероятно хороший лжец.

- Убийца и преступник. – С легкой задумчивостью произнес я, направляя взгляд на бутылку, стоящую между нами. Миг - и ко мне пришло осознание. Я сижу в точности как он, при нашей встрече. Та же поза, тот же взгляд. В спешке мой взор перескочил на голубое небо, виднеющееся за окном. Солнце беспощадно ударило в глаза, ослепляя меня. Куда ни глянь - везде паршиво. Я пару раз прокрутил в голове эту мысль, вникая в неё и пытаясь понять, к чему она относилась. К собственным проблемам с психикой и восприятием окружающего мира, или же к рассказу мужчины, сидящего передо мной. Или же ко всем рассказам, что я выслушал за всю свою недолгую жизнь.
- Тряпка и бумагомарака. – С такой же задумчивостью и дружелюбностью ответил он мне. Мне нечего было возразить.

[Tayrendil]

Меня всегда интересовало, что бы сделал кто-либо, оказавшийся в моей ситуации. Без родственников, знакомых и друзей. При отсутствии работы, места жительства. Не имея ни малейшей мысли о том, что делать дальше. Но имея более чем десяток судимостей за спиной и являясь единственным подозреваемым в убийстве высокопоставленного чародея. Мое второе странствие началось с новых вопросов, на которые я так и не смог ответить. Я покинул город. Возможно, из-за боязни оказаться вновь за решеткой. Или из-за ужаса потери былого уважения и влияния в том обществе, членом которого я был ранее. Убийство кровного родственника – это величайший грех, о прощении которого я не мог даже и просить. У меня была возможность остаться, залечь на дно. Но тогда бы пришлось врать, придумывать алиби и многое прочее, лишь бы доказать, что я не обрубал собственные корни. Моя совесть не могла позволить мне подобного.

Я убежал в леса, прочь от общества. Из-за отвращения. Но его источником было не мир, общество, окружающие меня, а я сам. Там, в попытках заставить самого себя простить себе настолько катастрофическую ошибку, надеясь найти убежища от неминуемой кары, я смог найти просвещение. Но так и не смог простить себе убийство собственного отца, так и не смог избежать кары за свой грех…

В лесах я встретил эльфа, который пытался развеять тьму, ставшую перед моими глазами, устанавливая мне яркие и сияющие цвета ночного неба в мае, «фонари». Который делал меня тверже, ломая мне кости. Который доводил меня до изнеможения, пытаясь дать мне сил. Он передал мне знание, которое заставило все вопросы, мучающие меня на протяжении моей молодости, померкнуть, перед открывающимися горизонтами новых тайн и загадок.

Это была удивительная персона, вынужденная покинуть общество, как и я. Но если я был лишь гостем в бесконечно раскинувшихся лесах, на зеленеющих полях и холмах, между утесов и скал, то он был стражем этих мест. Позднее, когда наши отношения перешли из категории «учитель-ученик» в область «отец-сын», он рассказал мне, почему оказался здесь. Рассказал, не имея желания делать это, ибо, как ему казалось, причины менее важны, нежели следствия. В далеком прошлом, когда его седые волосы сияли золотом, улыбка блистала жемчугом, а морщины рождались на его лице лишь по причине улыбок и смеха, он был капитаном Фарстрайдеров. Герой Тролльих Войн, один из отцов-основателей самого Ордена. Мечта каждой женщины, живущей в землях, в которых было известно о КвельТаласе. Самоотверженный и храбрый, сын чести и брат доблести. Он олицетворял все лучшее, что было в эльфийском народе тех времен. И, разумеется, к его достоинствам относилась тяга к знаниям… Которая позднее и погубила его. Мой наставник силился понять, в чем идея, тактика, смысл и суть, соль и изюминка тролльих армий. Что они могут скрывать, чего нам стоит опасаться. Что нам стоит понять, изучить и использовать против своего врага.

Подобные случаи не оглашаются. Даже в неофициальных кругах, либо никто не решается распустить слухи, либо никто толком не знает об этом, кроме самих участников и свидетелей этих событий. Но факт остается фактом – между Аманийцами и КвельТаласовцами очень долгое время, ровно с того момента, как прошла высадка первых переселенцев в Тирисфале, ведется негласное соперничество. Оно выражается в вооруженных стычках лучших из лучших. Бои чести, ведущиеся, ха, без чести. В этих стычках сталкиваются эльфийские рейнджеры и… Некие, кто называют себя Kah`fon. «Отверженные Смертью» или «Отрекающиеся от Смерти». Это группа троллей Амани, чья структура неизвестна до сих пор, но в целом, их навыки и умения во многом основываются на том же, на что опираются и эльфийские рейнджеры. И те, и другие представляют собой тех, кто использует природу, окружающий нас дикий мир с целью ведения боя и устранения противника. И те, и другие используют несколько иные подходы, относительно стихии, с помощью которой они сражаются. И именно из-за разности подходов и методов ведется их противостояние. Каждый стремится доказать, что его стиль, его способ – лучший. Это битва за мастерство, за право ношения звания стража леса. Никакого патриотизма, никакой ненависти, никакной мести. Лишь отбор лучшего образа ведения схватки.

Мой наставник решил познать этот, чужой, путь. Он отрекся и позабыл о гордости, чести. Он устал отстаивать лишь путь своего народа. Его целью стала установка точки в многовековом споре между народами. Возможно, если бы его стремление было оценено по заслугам, если бы его идеи были приняты обществом, Аманийцы бы давно были покорены нами… Но, как ты видишь, война продолжается. И до сих пор не видно ей конца.

Он смог понять врага, смог изучить его навыки и умения, сумел использовать их. Наставник впитал и соединил все лучшее, что было у эльфийских рейнджеров и у «Отрекшихся от Смерти». Ценой этого стало изгнание. Со временем его позабыл народ, и даже архивы не смогли удержать его имя надолго на своих страницах.

Используя свои знания, как старые, так и недавно приобретенные, он поселился в лесах. Он сумел скрыть свой дом от всех, кроме тех, кто сбился с пути. Во всех смыслах этого значения. И, как ты понял, я нашел его. Он поделился со мной всем тем, что он смог познать за свою крайне долгую жизнь. В обмен на это я поклялся, что продолжу его дело. Что каждый достойный враг, встреченный мною, будет изучен. И лучшие черты тех, кто посмеет стать на моем пути, я смогу воспринять и впитать в себя. Он указал мне на дорогу, длинною в вечность, в конце которой меня ожидает совершенство.

Я не буду уточнять, чему именно он меня научил, потому что это прозвучало бы как хвастовство и бахвальство. Скажу лишь одно – он показал мне дорогу, которой нужно следовать. И, мало того, он дал мне понять, как именно стоит пройти этот путь.

Окна кафе были открыты настежь. За ними виднелось ослепительно голубое небо, по которому медленно, без лишней спешки курсировали тонкие облака, похожие на лживо и сдержанно сжатые губы. Теплый ветер витал по помещению заведения, разгоняя наш дым и искореняя из наших одежд запах перегара и табака. Емкости бутылок и бокалов сияли пустотой с новой невиданной ранее силой, отражая в своих гранях или в каплях, оставшихся на дне, лучи полуденного солнца.

Наш разговор длился уже достаточно долго. За это время я смог набрать небольшой вагончик фактов, ответов, сенсаций. Этого материала вполне бы хватило на пару месяцев роскошной жизни… Пара месяцев счастья в обмен на бесценный опыт жизни чужого лица. Получается, представители моей профессии, как и я сам, являются, по сути, социальными паразитами. Наше существование обусловлено исключительно безграничным любопытством большей части представителей общества. Когда я думаю об этом, я сам толком не знаю, какие чувства это вызывает во мне. Отвращение? Презрение? Негодование? Безразличие?

Моя профессия, фактически, позволяет мне обменивать души, сердца и мысли людей на твердую валюту.

Паршивая профессия.

В первую очередь потому, что качество товара, который я добываю, зачастую ниже среднего уровня.

- Тебе когда-нибудь доводилось участвовать в войне? – Все так же, с легкой заинтересованностью и таинственностью спросил меня полуэльф.
- Нет. – Я ответил с долей грусти, что явно подстегнуло внимание моего собеседника. Заметив мой тон, он вопросительно вскинул бровь, не задавая точного вопроса. Я решил открыть свои карты. – А жаль. Впечатлений наверняка бы могло набраться на роман, а то и два. Плюс, репортажи с мест военных действий приносят неплохую прибыль.
- Насчет впечатлений ты прав. – Он чуть нахмурился, услышав мои слова. Этот жест можно было расценивать по-разному, недоумение, к тому же, вызывало и то, что он, практически, никак не прокомментировал меня. Интересно, почему он так редко и осторожно реагирует на мое мнение. Боится, что, если я с ним не смогу согласиться, то уйду, не дослушав историю? Или не хочет выдавать нравоучения, потому что презирает, или, быть может, не заинтересован во мне, как в личности? Наличия этих предположений обычно хватает многим, чтобы покинуть беседу. Многим, но не мне.

- Сменим обстановку. – Пробурчал он, вставая и укладывая несколько монет на стол. Судя по чеканке и материалу, он был далеко не нищий. Я не привык отказываться от бесплатных угощений. Я не был гигантом творческой мысли, лжецом и исказителем фактов или же сыном главного редактора. Деньги у меня, в основном, не водились. И даже если на мою руку перепадала пара монет, долго они у меня не задерживались.

Я рывком встал следом за ним. Тут-то и показали себя дорогие напитки. Невидимая, судьбоносная сила, движимая народами и умами великих людей – алкоголь, нанесла мне серию оглушительных ударов. Основные удары были направлены под колени, в область головы и всех суставов рук. Я облокотился руками о стол и чуть покачал головой, приводя сознание в порядок. По-крайней мере, рассудок мой оставался кристально чистым, осознание происходящего доходило до меня все так же стремительно, как и раньше. Ну, а ещё меня не вывернуло наизнанку. Полуэльф плавной, несколько сонной походкой, спрятав руки в карманах безразмерного плаща и, чуть сгорбившись, двинулся на выход. Я уже перестал удивляться тому, что алкоголь на него не действует. Аккуратно, пытаясь рассчитать каждый свой шаг, я двинулся следом.

Улица встретила нас ослепительным сиянием солнца. Он закурил и угостил меня сигаретой. Мы двинулись по парковой аллее, мягко шумящей пожелтевшими листьями деревьев, выстроившихся в ряд по бокам от нас. Ветер следовал нам навстречу, остужая наши головы. Полуэльф был ведущим, я следовал за ним. А за нами простилался широкий и пахучий шлейф дыма. Улицы были пусты. Надвигался вечер.

- Что ты хочешь услышать о Третьей Войне? – Спросил он у меня, нарушая тишину, повисшую вокруг нас. Полуэльф говорил тихо, словно боялся перебить гул листвы и шепот ветра.
- Я не хочу услышать о Третьей Войне. Я хочу услышать о тебе. – Чуть сбивчиво произнес я. Он ответил мне доброй усмешкой.

Говорить и слушать о войне наибольшая глупость, допустить которую только мог весь свет. Атака, контратака. Массированное наступление, артиллерийский удар. Тактическое отступление, засады. Трофеи. Для тебя эти слова имеют лишь лексическое значение, но для тех, кто побывал на войне, они значат гораздо больше.

Что я могу рассказать? Война встретила меня в те дни, когда мой наставник перестал быть моим учителем, а стал моим партнером. Мы вместе жили, вместе добывали пропитание, вместе тренировались. Вместе изучали точные, и не очень науки, вместе крали книги из библиотек и архивов. Он делился со мной знаниями и опытом, я делился с ним тягой к существованию.

Война настала, и мы оба были готовы к ней, если можно было сказать так. Мы знали, что происходит по ту сторону Перевала. Ни он, ни я не испытывали страха перед грядущими сражениями. Он из-за опыта, а я из-за неопытности.

Наставник желал выдвинуться вперед, за перевал, нанести серию упреждающих ударов по Плети и несколько ослабить грядущий натиск врага на КвельТалас. Разумеется, пускай он и был профессионалом и мастером своего дела, он не мог позволить себе выдвинуться за границу в одиночку.
Когда я увидел его товарищей, я понял, что значит долгая дружба. Старики, покрытые шрамами, на лицах которых сияли усталые, мягкие улыбки, а в глазах полыхало синее пламя хладнокровия и спокойствия. Все, как один. Один отошел от службы, став в итоге заседателем Сильвермунского совета. Другой стал частным учителем, обучающим детей аристократов тому, с какой стороны нужно держать меч. Третий зарабатывал на жизнь охотой на беглецов, дезертиров и преступников. Их было около десяти.

Тебя может отвергнуть общество, но настоящие братья по оружию останутся с тобой до самой смерти.

Они покинули дом так же внезапно, как и оказались в нем, оставив меня одного. Никаких прощаний, никаких записок, никаких напутствий, перед уходом. Что с ними сталось там, за границей, мне неведомо. Возможно, они решили не возвращаться, или, быть может, полегли в чужой земле, пытаясь сохранить безопасность своей страны.

Что делал я, когда остался один? Ровным счетом ничего, хотя, впрочем, что я мог сделать? Кто бы начал слушать отшельника, отставшего от общества? Идти за ними следом я не мог. Слишком сильно меня ужасала неизвестность, в которой сгинул близкий мне человек. Я боялся. Все, что мне оставалось, так это ждать.

Война пришла внезапно. Слишком быстро, чтобы осознать, что от меня требуется. Я бродил по лесам, атакуя отколовшиеся от основной армии, если её можно так назвать, отряды. Удар, направленный на ослабление или замедление противника, и спешное отступление. Я был на своей земле, в своих лесах, на своих холмах, поэтому все их попытки пустить ищеек по моим следам закончились неудачами.

Случайная встреча с одним из редких, неплохо подготовленных отрядов сопротивления. Работа в команде, новые знакомства, новые знания. Новые приобретения и новые потери.

Паршивое время – паршивые поступки.

Я не могу сказать, что трудно говорить о тех днях. «Трудно» - это слишком слабое слово, для того, чтобы передать всю ту гамму чувств, которые вызывает у меня слово «Война».

Достаточно сказать, что я выжил и, вот, я сейчас иду и говорю с тобой. И пускай многие из тех, кто был мне дорог, сейчас лежат в земле, и я скорблю о них – все равно я рад, что выжил. Эгоистично и отвратительно, да, но… по-другому нельзя. Ты сможешь понять это, только когда сам окажешься на войне.

Мы прошли до конца аллеи и свернули в переулок, оканчивающийся тупиком. Вечер накрывал город шелковым полотном, пестрящим всеми оттенками розовых и красных цветов. Контуры зданий таяли, словно небо - нежно-красное небо - пыталось слиться с городом, окрашенным в те же краски. Окна вспыхивали багрово-красной сталью, улавливая лучики стремящегося к закату солнца, которых становилось все меньше и меньше. Деревья же, некогда золотые, а ныне оранжевые, отбрасывали мягкие, неточные тени на улицы, на которых постепенно начинали править сумерки.

Впереди, в конце тупичка, виднелся ресторан, затерявшийся не только в запутанной архитектуре города, но и во времени. Терраса, огороженная аккуратным, строгим белым забором, была освещена синими и золотыми гирляндами, увешанными по периметру. На каждом столике была расстелена белоснежная скатерть с ненавязчивыми голубыми узорами по краям. Фасад здания был выдержан в удивительной стилистике. Белоснежный камень, полностью покрытый тусклыми фресками, изображающими океан, реки и леса, одевшиеся в позолоту. Здание выглядело как одна сплошная картина, и рамой его были синие и золотые линии, свивающиеся в узоры. Ресторан выглядел так, будто ему удалось пережить Третюю Войну, оставшись без изменений. Будто его не затронула реконструкция и возникший фанатизм по отношению к кроваво-красным оттенкам.

Большая часть столиков была занята. Аристократы, тоскующие по утерянному королевству, здесь выпивали вместе с бродягами, прошедшими через потерю практически всего своего имущества во время опустошительной войны, и не сумевшими прижиться к новым порядкам своей страны. Армейские офицеры топили грусть и тоску по погибшей родине в крепких напитках, а интеллигенция, сбившись в кружки, вяло спорила о судьбах родины. Романтичные юноши и девушки, видящие шарм в прошедшей эпохе, проводили тихие, бессмысленные и глупые беседы. И каждый раз находилась новая влюбленная пара, в которой приторно-ласково и нежно любящие лгали друг другу.

Мы заняли столик и заказали дорогой внушительный ужин, состоящий из множества блюд и слабоалкогольных напитков.

У меня больше не было сил. Я готов был слушать его вечно — именно в этом и состоит моя обязанность, как информатора. Но размышлять, анализировать, делать выводы и суждения, находить древо морали в его словах, прослеживать его ветви, корни и листья... Я устал и предпочел винить в этом алкоголь, хотя, очевидно, что и здесь имелось второе дно.

После ужина, мы почти не разговаривали, лишь наслаждались приятным вечерними сумерками и дымом крепких сигарет.
- Я ещё много чего не рассказал. Упустил множество деталей, моментов и историй. - Сказал полуэльф, улыбнувшись так, будто ему приносило немало горя наличие этих «деталей, моментов и историй».
- Впереди целая ночь, разбойник. Пускай всю жизнь и нельзя передать за жалкие двадцать четыре часа, я надеюсь, что ты сможешь поведать мне о самом главном. - Задумчиво ответив, я бросил взгляд на тусклый серп луны, загорающийся на небе.

Он посмотрел на меня, и в глазах его на мгновение вспыхнула доля уважения. Быть может, это лишь разыгралось мое воображение, но в тот момент мне показалось, будто он благодарит меня за то, что я решил выслушать его.

И на протяжении всей ночи, мы только и делали, что молотили языками, попутно опустошая винный погреб ресторана. Эльфы наполняли и тут же покидали заведение, а иссиня-черное небо, замкнутое в кривой раме крыш зданий Вечного Города, украшенное вкраплениями звезд, овеянных холодным сиянием, и наливающейся бледно-желтым цветом луной, сияло для нас ярче всех десятков гирлянд, всех сотен горящих теплым, мягким светом окон домов.


- W.I.P. -

Я не раз задавался вопросом — чем кончилась история, ведь, Тайрендил Даркблад так и не раскрыл для меня эту загадку. Спустя все эти годы, после длительной разлуки с ним, на склоне лет, я понимаю, почему он не решался окончить свой рассказ в тот вечер. Завершением этой истории могла стать лишь смерть центрального персонажа повествования. И, несмотря на его бесчисленные рассказы о его смертях, н смотря на то бесстрашие и презрение к существованию, которое я ощутил в его рассказах, он боялся, как и все мы, смерти. Боялся, что однажды его жизнь оборвется, оборвется глупо и бессмысленно. Оборвется так же легко, тихо и незаметно для мира, как обрывались жизни прочих миллионов личностей.

Он не страшился бесславной смерти, не пугался забытья, которое ждет всех нас, после смерти. И, если подумать, то он не боялся смерти. Он боялся, что прекратится его жизнь.

Возможно, я отношусь к нему с неким восторгом. Возможно, я возвеличиваю его. Ведь, если это так, то, как автор этих строк, я бездарен и глуп. Писатель должен быть беспристрастным. Может, случилось так, что я смог увидеть в нем только положительные черты. Но, глядя на многих других, я понимаю, что любое положительное качество в личности впечатляет и внушает веру больше, чем отрицательные категории характера. Ведь никто не идеален. И я предпочту доверять какому-нибудь убийце, разбойнику или наркоману, который не боится скрывать своей натуры, и стремится как-нибудь улучшить мир, воителям света, церковникам и ученым, выставляющим напоказ всю «силу духа и морали», при этом скрывая все то, что делало их... живыми.

Кем был Даркблад? В первую очередь, хорошим другом, достойным собеседником и солдатом. И только после этого он был наркоманом, алкоголиком, изменником, предателем и отцеубийцей... Страшно подумать, что кто-то пропустит все то, что рассказал мне сам Уже-Не-Уж, прочтет эту характеристику и поверит ей.

Так как же все закончилось?

Не было открытых финалов, концовок, в конце которых можно поставить вопрос.

К ста сорока годам, его организм перестал сопротивляться. Прогрессирующий рак легких, удерживаемый долгие годы в узде, увел его в дебри КвельТаласских лесов, в предгорья, в те тихие и незаметные уголки, где вместо дубов растут сосны, а ясени сменились елями, где он и закончил свой долгий путь. В одиночестве, холоде и голоде, но с улыбкой на губах.

А через год, вслед за своим возлюбленным, в лучший мир отправилась его жена. Так же тихо и незаметно для всего мира, как и её муж.

Прошло немало лет после нашего последнего разговора, и многое изменилось после нашей первой встречи. Я смог заставить себя окутать жизнь другого полуэльфа в переплет за многие годы после смерти самого Даркблада. Потому что я до последнего не мог поверить, что это был конец. Такой конец.

Его жизнь не сможет стать уроком, наставлением, проповедью, притчей. Потому что она не имела смысла, морали, четких законов. Как и все прочие жизни. Как и наши жизни.

- Цербин Лерилл.

[Nymph]

О да, детка. Ты знаешь, как сделать мне хорошо. Ты всегда это знал и злоупотреблял этим.
Я не устану твердить о том, насколько эта квента.... Умопомрачительна. Я скулю, вою и пускаю разноцветные сопливые пузыри.

Я люблю Тайрендила.
Тира любит Тайрендила.
И тебя люблю!

Саунды-саунды-саунды... Это просто рай и блаженство.

Когда ты приедешь, мы с тобой купим бутылку виски, сделаем кальян... И будем наслаждаться музыкой, саморазрушением и нуаром.

Спасибо тебе =*

[Детки Пикассо]

Увидел название и подумал, что неплохо было бы читнуть на досуге. Пробежался взглядом по тексту и саундтреку, и понял, что это "на досуге", кажется, уже наступило - зачитался.
Это та история, которой лично мне долго не хватало. По многим, всяким-разным причинам, которые на сонную голову не так просто перечислить. Герой, о котором едва ли что-то скажешь с определенностью, даже проболтав с ним всю ночь. Мрачноватое (но не сухое) повествование в нарочито ярких декорациях. Живая речь, которая воспринимается легко, как в разговоре. Даже монологи Тайрендила, озвученные словно на ходу, между делом. И в каждой строчке - персонаж, а не скупая характеристика или пересказ давно известной всем истории.
В общем, все здорово. Саундтрек хорош, но, возможно, текст немного им перегружен. Поймите меня правильно, он правда великолепен, от первой до последней, но порой не успевает закончиться одна композиция, а уже нужно ставить другую. Не хочется!)
И, конечно, последние строки. Трудно подобрать что-то более жгучее, чем Нину Симон. Тайрендил уходит, как... Какой-нибудь Шепард, как Арни, который показывает большой палец из потока раскаленного металла. Чтобы прям "Что?! Как?!". И кокетливое WiP в конце оставляет светлую надежду. Ну и осознание того, что вряд ли вы станете играть за мертвеца.)
Если нужны будут ошибки/очепятки (немного, три-четыре штуки) - скажите, кину в тему или ЛС (если разберусь, как они работают).
Спасибо большое.)

[Tayrendil]

Детки Пикассо, спасибо огромное, что уделили внимание моей квенте. Касательно музыкальных вставок - да, знаю, пытался бороться каким-то способом с этим, но все методы оказывались бесполезными. Каждый трек должен был неким образом передавать ситуацию, обстановку. Служить идеальным сопровождением для диалогов, описания. А текста, на деле, не так уж и много, в сравнении с длинной музыкальных композиций. За комментарии спасибо. Все таки, приятно услышать доброе слово от читателя.

[Lem's Door to Schrödinger]

Итак, я таки прочитал. Что сказать? Тай, я тебя люблю. Чес слово.
Ши-икарно, просто шикарно. Это блеск, успех, фанфары и пляски голых девиц у поганского алтаря, да что угодно, черт возьми.
Мне откровенно и искреннее понравилось. Конечно на первых порах в моей душе бурлил дикий огонь негодования на почву представления о эльфийской расе, которое у нас с тобой категорично разное о их быте до войны, о культуре после, но это все пустяки. Если отбросить расу, место то это прекраснейшее произведение: оно атмосферно, наполнено именно твоим видением мира вокруг, чудесными композициями, которые вписываются именно в те моменты, именно под те слова и ту картинку, что рисуется в воображение. Возможно стоило сделать образ журналиста слегка более вдумчивым в силу того, что именно он дает оценку личности Даркблада, все таки по описаниям он словно его раскусил с первой минуты но по репликам не понимал и боялся до последней. Возможно для Даркблада было бы лучшим местом ШРУ, где он бы познакомился с моим персонажем Джеком, который, можно сказать, его духовный брат близнец, но возможно и то, что он там где должен быть.
Это именно тот рассказ который я бы хотел прочитать сегодня возможно еще раз, потому что он именно под настроение, как под настроение черные пиджаки и красные галстуки. И да, это определенно не лучшее, что ты можешь написать и надеюсь никогда не прочитаю именно "лучшее" твое произведение, потому что тогда пропадет интерес.
Как-то так.

[Nymph]

Возможно для Даркблада было бы лучшим местом ШРУ

НЕ ОТДАМ!11 МОЙ ТАЙ!11

А еще мне было... Не то чтобы приятно... Я не знаю, как это чувство назвать. В общем, вышло очень круто, что на Тая и Тиру мы дописали одновременно. Я уже много говорила. И, наверное, не устану говорить. Здесь он вышел такой, какой он есть сам для себя. Для Тиры он, да, тоже иногда угрюмый, острый на язык, грубоватый. Но в те моменты, когда они вдвоем... Ребят, этот персонаж приобретает совершенно новые качества. Нет, розовых соплей там нет, но есть что-то такое, из-за чего (несмотря на всю сантабрбару, творившуюся на протяжении их романа, несмотря на идиотский характер леди-почти-Даркблад, несмотря на переходящее все границы хамство Тая) Тира остается с ним. И останется, ибо:

А через год, вслед за своим возлюбленным, в лучший мир отправилась его жена. Так же тихо и незаметно для всего мира, как и её муж.

Я помню все те старые попытки. Сколько их было? Много. И когда я получила первый кусок для прочтения, я поняла - вот оно. Честно, я тебя съем, если ты посмеешь отказаться от того, что здесь выложено.
Сейчас сижу на работе. Перечитала. В Мск льет с самого утра. И так все гармонично влилось. И погода, и музыка, и слова.
Мне хочется знать больше про его наставника. Каким бы потрясением было бы для Тая снова его встретить?

Скрытый текст

А какой у Тая па-а-а-апочка... О Император, я никогда не забуду того треклятого отыгрыша :3

[свернуть]

[Rosh]

- Ты не прав. До орков нам очень далеко.

^^

Мощно!

[Tayrendil]

Намечается коротенькое дополнение. Одно из первых, но не из последних, я надеюсь.

[Tayrendil]

Филин ещё посещал меня. Пускай и редко, но мы встречались. Пожалуй, последней нашей встречей можно назвать ту, когда он явился на порог моего дома около полуночи, весной. Терпкий запах жаровнь и расцветающих цветов, шумные улицы полные разгоряченной молодежи, темно-фиолетовое небо, сияющие фонарями и окнами высотки... И черный, чуть сгорбленный силует полуэльфа, за правым плечом которого скрывается меч.

Он вошел без разрешения. Мы выпили. Это была своеобразная прилюдия к любому нашему разговору. Никаких «привет», и уж тем более никакого «как дела?». Только я, блокнот и его история. Но в этот раз я столкнулся с чем-то иным. Это нельзя было назвать очередной историей, одной из тех немногих, которые Филин хотел рассказать, но боялся. Но и не трогательная исповедь, или же разговор со мной по душам. Он сбрасывал шкуру.



В определенный момент понимаешь, до какой степени ты стар. Мне семьдесят четыре года. В сравнении с людьми, я мужчина, чей жизненный путь уже пройден наполовину. Кости становятся тоньше, кожа обвисает, мышцы слабеют. Пламя, горящее в моих глазах, теряет свой цвет. Я очень, очень устал. Но я не имею право сдаваться.

Уже чувствуется холодное дыхание Смерти, стоящей за моей спиной. И от неё не скрыться за плечами верных мне солдат. Пост командующего мне в тягость. Много бумаг, много пустых речей. Создав вокруг себя круг верных и достойных продолжения моего дела, я готов отойти от дел. Я занят ненавистной мне работой только для того, чтобы избежать смерти. И смех и грех.

Алкоголь, женщины, травы и экстракты — все это больше не приносит мне наслаждения. Я смотрю на свою возлюбленную и за прекрасными, нежными глазами вижу лежащий глубоко в душе страх. Страх перед временем, что щадит её и не щадит меня.

Шесть раз она настигала меня. Первый — в наказание за самонадеяность. Второй — за глупость. Третий и четвертый — кара за неосторожность. Пятый — слабость. Шестой — излишняя вера в окружающих. Иногда мне кажется, что мы с ней связаны какой-то... Странной связью. Она вынуждена меня преследовать, и неспроста. Наверное, я создаю какие-то помехи в её работе.

«Раз пятнадцать он тонул, погибал среди акул, но ни разу даже глазом не моргнул»...

Я моргнул и не смог открыть глаз. Я застрял здесь. В этом положении. С этим званием, гребаными наградами, чертовым домом, невестой, коллегами, всем этим.

Жизнь — это движение. Останавливается лишь то, что погибает. Моя плоть ранена, душа ослаблена.

Никогда не забуду тот день.

Взятие шабаша культистов Молота в Призрачных Землях. Черные травы, дышащие влагой, серые мертвые деревья с гроздьями поникших и истощенных листьев. Свинцовое тучи, непрекращающийся ливень. Шесть тел в кандалах, стоящие на коленях, по пояс в грязи. Слипшиеся волосы, мокрые до последней нитки робы. Поникшие, но полные презрения лица. Среди множества незнакомых лиц, одно. Гордый профиль, аристократические черты лица, глаза, полыхающие ледяным пламенем. Чистый, истиный, рафинированый синдорей.

Это был мой брат. Мой отец, как я узнал гораздо позднее, был очень большим любителем женщин. Я знаю лишь об одной трети тех детей, что имеют право носить фамилию моего отца, и это при всех моих связях и доступах.

Его звали Арамил Незерпеф, и он был одним из тех немногих, что знали кто их отец. И одним из тех немногих, что знали меня.

Это была первая встреча спустя четыре года. В последний раз мы виделись на площади перед Шпилем Ярости Солнца. Я в табарде Странников, он — Кровавых Магов. Острые фразы, колючий взгляд. Много резких движений с угрозами физической расправы. Клятва надрать друг другу задницу.

И вот, я. С сединой в волосах, с Нортрендской и Дренорской компаниями за плечами. И вот он — в сиреневой робе с символикой Культа, на коленях и в кандалах.
Мы мало говорили. Нам нечего было сказать друг другу. Мы были так далеки от наших клятв, от нашего прошлого, что эта встреча казалась нам просто невозможной.

Этот дождь, эта дурацкая ситуация, эти мерзкие и навязчивые взгляды рекрутов Ордена и рекрутов Молота. Этот шорох листьев, эта чертова грязь с редкими островками, покрытыми травой. Эти стоящие призрачной стеной остатки деревьев.

Он сказал мне лишь одну фразу: «Старик, найди себе какой-нибудь уголок, свернись там колачиком и, пожалуйста, избавь мир от себя, импов хрыч».

Мне не было больно. И это было самое страшное.
Правда перестает наносить тебе боль только в старости.

Я так больше не могу. Я не могу стареть. Я не могу позволить себе это. Я буду бежать так быстро, что смерть потеряет меня из виду. И когда она пойдет по моим следам, я нанесу ей удар. И если она не падет, я повторю эту операцию ещё раз. И ещё раз. И вновь и вновь я буду бежать и бить.

Я больше не могу иначе.

[Nymph]

Зачем пишут дневники? Ответ, пожалуй, очевиден. Чтобы излить душу безмолвному листу пергамента. Чтобы вдохнуть жизнь в некогда пустые страницы. Кляксами от чернил оставить свой след, запечатлеть свою душу в нескольких завитках руны. Чтобы написать и тут же сжечь, забыв раз и навсегда. Чтобы помнить до конца дней своих. Чтобы лишний раз доказать самому себе - я существую. Странные мысли приходят в голову ночами. За письменным столом возле камина. В одной ночной тунике. Без масок. Без красок. Лишь оттененное жаркими всполохами лицо, как и всегда в моменты глубокой задумчивости почти скрытое под темными прядями. Там, за спиной, на широкой кровати, укрытой дорогим шелковым бельем, лежал он. Леди не нужно было смотреть, чтобы знать это. Не нужно было слушать его дыхание, вот уже много лет лишенное безмятежности. Достаточно было ощущать его присутствие. Филин всегда был рядом. Даже когда его не было рядом. Тира поглаживала перо и смотрела на вклеенный в книгу заклинаний клочок бумаги. В самый центр. Эти слова жили в ее голове давно. Теперь они не исчезнут никогда. Аккуратный мелкий почерк. Мягкие изгибы и плавные завитки.