Z:/RP/Ashen_Sun/Kvents/Cpt.ChesterWinston.txt
— Ты думал, системе нужны солисты? Ей нужен хрюкающий хор.
— Если надо, хрюкну хором.
В. Пелевин Священная Книга Оборотня (А. H.u.l.i.)
Имя: Честер Уинстон (Chester Winston)
Титул: Граф
Раса: Человек
Возраст: 22-28
Народность: Гилнеасец
Рост: 175 см, Вес: 75 кг
Предупреждения: Нецензурная речь
* * *
У меня есть восемь лап, покрытых мелкой щетиной, четыре пары пропорционально распределенных по голове глаз, мощное, низко расположенное к земле тело и пара острых жвал с пульсирующими мешочками-железами, сочащимися анестетиком. Я – Lycosa.
Я жирный, сытый паук-волк, наблюдающий за своей паутиной. Пару часов назад я сожрал таракана и теперь отдыхаю, пока та жижа в которую его превратил мой яд медленно переваривается в моем желудке. Я помню. Он корчился и дрожал от боли, когда я запустил свои Mandible, в его уютно упакованную в липкий кокон тушку. Он не молил. Тараканы не умоляют.
Я владею пятнадцатью дрожащими линиями, расходящимися от крупной трещины в центре, перечеркнутыми несколькими более мелкими полосками. Все-таки Она идеальна. Мое творение, Мой вклад. Моя паутина.
Она мой дом, моя кормилица… Мой капкан. Она сеть трещин на выщербленном бетонном потолке приземистого домика в Каджестане, что в Танарисе. Дома, где я умираю от лихорадки. Я разрываю ворот рубашки, он душит меня. Пуговицы летят на пол. Стараюсь вывернуться наизнанку, стать дугой, что бы посмотреть в окно над кроватью. Встать я уже не могу. Сквозь прибитую к раме марлю сочится прохладный воздух, и я тянусь, прижимаюсь лбом к облупившейся раме, подставляя струям побитое оспами лицо, руки не выдерживают, я падаю на пропитанную потом и кровью постель.
Он – тоже паук. Я в его паутине. Шаман смотрит на меня долгим, тяжелым взглядом крохотных глаз, угнезденных в глубине сморщенного как перезрелое яблоко лица. Паучьи касания черных рук, испещренных бороздами шрамов и татуировок, разбегаются по моему телу. Жар сменяется холодом, капли пота замерзают, я покрываюсь корочкой соленного, желтоватого льда. Он отдирает полосы ткани с моей груди и бросает их на пол. Там где с моего тела пламя слизнуло плоть я вижу свое бьющееся сердце, часть легкого, кажется ребра…
Пока он снова не перебинтует меня я стараюсь держать глаза закрытыми… Это сложно – одного века у меня нет. Он садится рядом с кроватью, прямо на пол, туда где ворохом лежат мои старые бинты с прилипшими ошметками плоти, пропитанные кровью. Когда он начинает жевать, кажется что его голова сплошная челюсть, шамкающая, плюющаяся слюной. Он запускает пальцы в рот, вытаскивает остатки пережеванного им корня, дает мне. Отворачиваться бесполезно, начну сопротивляться - черные пальцы, раскроют мне рот, и меня будут кормить по-птичьи. Вкуса нет, только горечь, растекающаяся по телу. Он дает мне воды из бурдюка. Жажда и горечь отступают. Я проваливаюсь в сон. Я снова паук…
* * *
- Твоя говорить с ним быстро… Барон не отпускать надолго… - голос Шамана доносится из далека, хотя он стоит в соседней комнате, я вижу его тень, сквозь занавесь, заменяющую дверь.
Она не отвечает. Входит молча. Вместе с ней входит запах. Черствый, безразличный, серый аромат тлена и старой ветоши, пропорционально смешанный с двумя порциями корицы и душистого красного перца. Её лицо, вырезано из могильного камня. Красивое лицо мертвого ангела, белое пятно лика, окаймленное краями капюшона обращается ко мне и я чувствую… Чувствую как смердящие бензином машины Торговой Компании пожирают тысячелетний лес, как стеклянную поверхность озера Иссиль-Мир покрывает смоляное пятно, как груды оленьих туш, обглоданных гноем, охватывает пламя и смоляной дым воздымается вверх, закрывая голубое небо...
Она преступное смирение Высших Сфер. Она безразличие колес времени, дробящих кости империй. Она – дракон.
Я сижу напротив. Среди огромных подушек набитых щепками и соломой.
Я лыс. Мои волосы тлеют в бронзовых курильницах, промоченные маслом и благовониями, по комнате струится запах гари и пьяных трав. Шаман сказал в моих волосах злые духи, я не спорил.
Мои бедра обернутыми промоченными соком дерева Иси-Лар бинтами. Теми самыми, которыми Шаман меня перевязывал. На них пятна высохшей крови.
Мой торс, грудь и плечи устланы свежей перевязью бинтов, сквозь них проступают татуировки и шрамы. И шрамы и татуировки мне нанес Шаман.
Он водун он знает язык Лоа и смог уговорить их не трогать меня. Пока что.
Левой половины лица нет, её закрывает засохшая глина, застывшая уродливой маской. Под ней обгоревший череп. Комната последнего визита Лоа украшена масками, обезглавленными тельцами кур, связками чечевичных прутьев и костей. Здесь труп лежит три дня, после его сжигают. Я в комнате для мертвых.
– Так мы обманем Самди, - говорит Шаман, я подчиняюсь ему.
Я сама боль. Уродливый результат соития цивилизации и древних сил. Они огромны, они ходят по земле и стучат в барабаны. Их тысячи. Они – Лоа. Я бросил им вызов. Я проиграл.
Она смотрит на меня, и я таю. Я растекаюсь водой и покрываясь дрожью трещин, крошусь в мелкую крошку. Я глобальное потепление. Я изъеденные шахтами горы. Я осушенные озера. Я сожжённые поля. Я изнасилованная земля и немой стон искалеченного мира. Я – цивилизация. Она меня ненавидит.
Ей меня не жаль. Она скупа на эмоции, но сейчас я вижу тающий лед в ее глазах. Сейчас я ей нужен. Как был нужен три недели назад, когда по её указанию вошел в портал, что бы
Лоа разгрызли мой позвоночник, вывернули тело наизнанку, а после поджарили как жаркое на вечном огне пылающей пустыни Танарис.
Король крушит ладью, конь втаптывает в грязь слона, а Королева пожирает пешку. Она моя Королева и ей нужна её пешка. Что бы после сожрать, или бросить в очередной костер. Но это потом…
А сейчас я ей нужен. Она молча снимает плащ и он медленно, слишком медленно складывается у её ног. Одежда для смертных. Для больных и слабых. Отливающая бронзой кожа и черные, как вороное перо волосы – лишь её оболочка, едва сдерживающая бурлящий вулкан животной страсти. Стеклянная маска беспристрастного арбитра, а за ней плоть пышущая жаром и душа стремящаяся в небо.
Я вижу Шамана за ней, его глаза округляются от ужаса. Вместо девы, ослепительной красоты он видит её суть. Его губы шепчут:
- LaCroix, Cemetierre a Samedy...
Разврат. Похоть. Я улыбаюсь.
Дурные законы смертных. Является ли неумолимая тяга к продолжению рода хоть жалким отражение того, что вы зовете Развратом и Похотью? Убогие, холодные, жалкие, мертвые, младшие…
Она ступает по грешной земле ко мне.
Холодная и горячая, мертвая и живая.
Она обвивает мою шею, болезненно впивается в губы.
Она - обжигающая нимфа блядства, запертая в теле фригидной девы целомудрия.
Любовные утехи младших лишь блеклый отблеск истинного акта соития, доступного таким как она.
Я вздрагиваю и умираю, взмываю вверх и тону в черных глубинах.
Слов нет. Мыслей нет. Боли нет. Только пульсирующий поток жизни, проходящий сквозь напряженные тела, и мы сплетенные в его узоре. Нестерпимый жар её дыхания опаляет мою спину, бинты загораются, кожу покрывают волдыри ожогов. На её когтях моя плоть, выдранная с бедер, на её клыках моя кровь... Она прижимается ко мне и раскаленная чешуя на её груди прижигает мои бедра и грудь. Опомнившись, она отстраняется, но уже слишком поздно. Приходит боль. Это наказание за каждое наше соитие. Я не могу быть с той, кем она является, а она не может быть со мной в облике младшей. Не может совладать с собой, своей натурой, своими инстинктами. Я теряю сознание, боль затмевает разум. Я вижу Шамана и её в круговороте бурых пятен. Ничего. Боль давно стала для меня продолжением наслаждения. Такова наша судьба.
- Храм Драконьего Покоя, - её голос звучит в моей голове. Три слова мне достаточно, что бы понять все. Она говорит мало, но я научился её слышать. Ей больно, она извиняется, она сожалеет, она боится. Я закрываю глаза.
* * *
Я стою на коленях перед Шаманом, дающим мне последние напутствия.
- Спеши, многоликий, - он роняет слова, как зерна кунжута, - Лоа чуят тебя, Друид. Поспеши!
Он чертит у меня на лбу особый знак, кровью аспида и посыпает плечи пеплом. Мои раны зажили, и я стою на краю обрыва, готовый к полету. Телу нужно вспомнить вкус ветра и запах высоты, что бы спящий во мне буревестник, проснулся. Его не приходится ждать долго. Я падаю вниз и раскрываю огромные крылья. Поток теплого воздуха, упруго подхватывает меня и подбрасывает вверх, как детскую игрушку. Мысли путаются, но инстинкты поспешно встают на место здравого смысла. Я – буревестник, и я лечу.
В прошлый раз я смог быть ей полезен. А, значит, Стая мной довольна и вероятно меня ждет следующее задание. В прошлом или в будущем, а может быть в настоящем? Я не знаю. Я был воином, был рабом, был слугой, был господином. Я умирал в будущем и рождался в прошлом. Я служу Бронзовой Стае, и время давно перестало иметь для меня смысл. Так же как войны, политика, семья и еще уйма всего. Я буду выживать, только что бы прийти к ней и снова сгореть дотла… А, остальное…
Ветер услужливо подбросил меня вверх и мысли разлетелись стаей шальных птиц. Так даже лучше. Вперед и вверх!
MusicTheme:
Ответить с цитированием
