Проливной дождь кончился уже как несколько часов. Влажная земля отдавала свой сырой запах, который дурманил разум, смешиваясь с ароматом слегка притоптанной травы и пыльцы, так неосторожно смахнутой бабочкой с цветка. Теперь высоко в небе стояла полная луна, разливая вокруг себя тихий шепот, убаюкивающий лениво мерцающие звезды. Заросли осоки, словно ожившие, ведали ночному миру очередное предание о минувших днях.
Лес всегда прекрасен именно в это время. Но не для тех, кто бежит от судьбы и наказания. Их было несколько… Элегантные фигуры, кошачья грация, легкая, словно утренний ветерок, походка, остроконечные уши и сияющие арканным пламенем глаза. Четверо мужчин и одна женщина. Они то еле слышно ступали по поросшим мхом валунам, постоянно оглядываясь, словно искали в ночи что-то, что знали только они, чего боялись только они, то переходили на бег, прячась за мощными стволами деревьев. Тихий вскрик… Дрожь паники прошлась по группе эльфов: женщина оступилась и рухнула в траву, схватившись за живот. Ее протяжный стон заставил пару уединившихся светлячков со стрекотом соскользнуть в тень камней и стихнуть.
- Рейне! – один из эльфов судорожно выдохнул женское имя и бросился к женщине, приподнимая ту за плечи. – Только не сейчас… До ближайшей деревни осталось совсем немного… Потерпи, прошу!
Мольба в его голосе сотрясала пространство. Он жалобно смотрел в глаза жене, что-то невнятно бормоча. Эльфийка, казалось, теряла сознание, лицо покрылось испариной, зубы были плотно стиснуты, но сквозь них прорвался очередной невыносимый стон, резко перешедший в крик боли. Ее рука судорожно впилась в плечо эльфа.
- Квен… Я… Н-не могу больше терпеть… - еле выдавила квель’дорейка. Слова ее мешались со стонами. – Прости…
- Ради ее же блага, Рейне…
Мужчина стоял на коленях подле набитого соломой тюфяка, на котором лежала бледная черноволосая женщина. Он крепко сжимал ее руку, второй убирая прилипшие к взмокшему лбу пряди.
- Квен… О чем ты говоришь… - едва ли не плача отозвалась Рейне, левой рукой стиснув ворох простыней, в которые был укутан комочек живой плоти, то и дело ворочавшийся, - Как я могу оставить здесь свою дочь, Квен,
нашу дочь… Ты бредишь... – она попыталась вырвать свою руку из его пальцев, но вместо этого лишь устало вздохнула.
- Рей, я знаю. Прошу, не надо мне объяснять. Но ты представляешь, что ждет ее, останься она с нами? Мы беглецы. Мы без пяти минут трупы… Тела… Мы сами выбрали свою судьбу, но я не желаю, чтобы наша дочь слепо ступала по этим запятнанным горечью потерь следам, - в неверном свете огарка свечи глаза квель’дорея блестели. Он не имел права плакать. Он должен был быть твердым. Уверенным. Сильным. Опорой для своей любимой. Дочери и супруги.
Вместо ответа Квен’Тал лишь услышал то, как почти беззвучно заплакала Рейне.
- Хорошо…
Как же тяжело далось ей это слово! Этот приговор! Они только что подписались на то, что никогда больше не увидят своё дитя. Неужели они так долго ждали этого дня, чтобы в одночасье отказаться? Повороты на петляющей жизненной тропе зачастую невозможно ни предугадать, ни объяснить. Смирение. И спрятаться негде…
То была полуразвалившаяся хибарка где-то в глуши леса. Им все же удалось добраться до нее, прежде чем у Рейне начались роды. Тут не было никого. Лишь лохмотья прошлого: выцветшие картинки в изломанных рамах, прогнивший во многих местах деревянный пол с выеденными молью ковриками, камин, забившийся в угол и заваленный грудой хлама. От всего этого чувство обреченности у эльфов только усилилось.
- Квен… - один из беглецов осторожно подобрался к несчастным супругам и откинул капюшон. Прямой взгляд свидетельствовал о его решительности и бескомпромиссности, - Нам нужно идти. Носилки для Рей мы приготовили. Здесь есть деревушка в нескольких милях. Мы заглянем туда, чтобы…
Фразы он не договорил.
- Спасибо, Ниэллон, - глухо выдавил Квен’Тал, даже не повернувшись к говорившему. Его ссутуленная спина и опущенная голова давали понять, что эльф потерян.
Бросив короткий, но сочувствующий взгляд на Рей, Ниэллон вышел из комнатки, оставляя пару наедине. Им нужно было примириться с роком судьбы.
Рей села на тюфяке, поудобнее перехватив спящего ребенка. Её взгляд… Такой взгляд может быть только у матери. Любящий. Ласковый. В нем читалась готовность на любые жертвы ради жизни, которая была подарена крохе меньше года назад. Женщина сдержала слезы, вымученно улыбнувшись мужу:
- Она красивая…
- Она похожа на тебя, - эльф взял лицо жены в руку и осторожно поцеловал, - Тира Рейне Даркшадоу… - мечтательно проговорил он, смакуя звуки, которые тут же растворились в пространстве, став прошлым. – Нам нужно уходить, любимая, - с едва скрываемой горечью оборвал Квен’Тал миг счастья, поднимаясь на ноги. – Нил нашел деревню. Это хорошо, - заметив выражение лица Рей, он тут же крепко обнял ее с ребенком и прошептал, - Я обещаю: все будет хорошо. У нее будет все, я уверен. Все, кроме проблем. Мы всегда сможем найти ее. Клянусь своей душой.
Рейне снова не ответила. Отпустив эльфа, она встала. Слабость во всем теле нехотя распустила путы, дав возможность квель’дорейке передвигаться. На улице их ждали остальные. Ниэллон еще с одним эльфом, которого все звали Пауком, помог Рейне забраться на импровизированные носилки. Тира продолжала безмятежно посапывать теперь уже в руках отца.
- Квен. Смотри… - Ниэллон подозвал черноволосого к себе, указывая рукой куда-то вдаль, - Там огни – значит, деревушка. По моим подсчетам мы уже где-то недалеко от Дарроушира. Возможно, это он и есть. Квен, ты меня слушаешь?!
Ниэллон дернул друга за ухо, возвращая того на грешную землю. Взгляд отца ребенка, рассеянно блуждавший по фигурке жены, тут же обрел твердость.
- Слушаю, Нил. И слышу. Да, хорошая мысль, дружище. Спасибо… - квель’дорей натужно улыбнулся, похлопав лучника по плечу. – Оставим ребенка там, а дальше двинемся вниз по тракту, через мост. Имп знает, куда нас приведет дорога, но нужно убраться подальше…
Эльф говорил обо всем этом с таким безразличием, будто речь шла об обыденной вещи, а не о жизни дочери. Ниэллон не стал удивляться. Он знал, что сейчас испытывает его друг, и был горд за него: за то, как он стоически выдерживал один удар за другим, за то, что он не позволял себе сдаться. Лучник покивал и отошел к суетившимся с Рейне Пауку и Кроносу, чтобы передать план действий. Квен же остался стоять на холме, крепко стиснув зубы. Он все исправит. Он пообещал себе и любимой.
Спустя половину часа группа медленно двинулась дальше, оставляя позади себя воздух, наполненный чувством боли и скорби. Снова припустил несильный дождь, но даже небесам не удалось смыть налет печали, сковавший сердца пятерки.
Дарроушир был ничем не примечательной деревушкой. Простые дома, пара хлевов, большой крытый загон для лошадей, таверна, да и, пожалуй, все. Крохотное кладбище находилось за домишками вне поля зрения. Лучи предрассветного солнца неуверенно пробивались сквозь свинцовую толщу ночного покрова.
Словно тень, укутанный в плащ Ниэллон скользнул за один из домов, швырнув в окно камень. В утренней тишине звон битого стекла показался слишком громким. Прячущиеся в деревьях эльфы разом вздрогнули. Рейне прижала Тиру к себе покрепче, принявшись что-то нашептывать девочке, крохотные пальчики которой уверенно вцепились в ворот робы матери. Женщина подарила прощальный поцелуй дочери, после передав ее отцу. Квель’дорейка медленно осела на траву, давясь тихими всхлипываниями. Ее узкие плечи то и дело дергались, дрожь от них рябью расходилась по миниатюрной фигуре. Кронос – ее двоюродный брат – крепко обнял женщину. Слова были лишними.
Камень, пробивший окно, глухо ударился о пол. Дом вмиг ожил: недовольные вскрики прорезали утреннее марево, топот ног по ступеням и, наконец, распахнувшаяся дверь, на пороге которой возник светловолосый квель’дорей. В руке он держал некое подобие винтовки. Эльф уловил нарочно неосторожное движение Ниэллона, скользнувшего из-за дома в лес, и помчался за ним, выкрикивая ругательства. Тем временем Квен’Тал проскользнул к порогу, бережно уложив дочь, укутанную в плащи, на ступени. Он знал, что не должен смотреть на нее, но удержаться не смог. Эльф застыл над Тирой, осторожно проведя пальцами по мягкому бледному личику. Девочка медленно открыла большие глаза, внимательно посмотрев на отца. Мужчина закусил губу. Секундное промедление могло стоить им всем слишком дорого. Бросив клочок пергамента рядом с дочерью, он сорвался с места. Он не успел… Нет, за ним никто не кинулся вслед, но чуткий слух обернулся проклятием: он услышал детский плач. Плач его дочери.
Этот звук еще не раз отзовется в его памяти.
[свернуть]
Ответить с цитированием