"Ну, мозги чувака - они, типа, сделаны для всяких сложных вещей, там, типа науки. Ну, или считать банки пива, или экспериментировать на червяках и все такое."
- из м/ф "Бивис и Баттхед".
Обладать своим клочком земли в этом крае было всяко сложнее, чем где-либо еще. Это оттого, что после того, как на Тысячу Игл обрушилась мощнейшая приливная волна, все, что осталось горстке выживших – держаться архипелагов крошечных островков. Некогда – неприступных горных вершин, а ныне – тесных, запыленных осколков былого мира, обтачиваемых волнами день ото дня.
- Я хочу купаться.
Вот уж и вправду диковатое желание для того, кто вчера сменил скитания по
пустоши песчаной на одиночество в
пустоши водной. Саму Шани все устраивало. Как-то так она и представляла себе заслуженный уход на покой: крошечный осколок скалы посреди
ничто, пыльный шатер, покачивающаяся на волнах моторная лодка. У причала, наспех сколоченного из обломков кораблей. Подернутая рябью лунная тропа, уходящая в горизонт. Прохладный ночной ветерок, поигрывающий в волосах, тихий перестук кубиков льда на дне пустеющего стакана. Тихий девичий шепот, ласкающий слух кокетливой двусмысленностью.
Так, конечно, было не всегда. Этот островок они нашли и заняли первыми, но вскоре сбежались желающие урвать свой кусок – головорезы из Муравейника на дырявом баркасе. Что же, дренейка предупредила их очередью из старой картечницы, поднятой со дна, поверх голов. Те все же решили попробовать удачи и теперь кормят рыб. Если, конечно, от бедолаг что-нибудь осталось после того, как она для верности прошлась стеной свинца по телам и обломкам суденышка.
- Ага. А потом ты опять будешь ворочаться и скулить всю ночь. А наутро погонишь меня за пресной водой в сраный Муравейник.
«Муравейник» - это так они между собой называли ту здоровенную гоблинскую баржу, что задорным перемигиванием десятков гирлянд и смрадной гарью выхлопных труб портит им вид на залив. Шани вообще нравится там – склепанные из чего попало трущобы верхних палуб манят феерией броских вывесок, звонких окриков и запретных удовольствий по бросовой цене нескольких капель пресной воды. Запахом флогистона, мутными всецветными разводами в соленой воде, великим множеством лиц, имен, привычек – казалось, столько людей в одном месте ей раньше не доводилось встречать. Дренейка
струится сквозь толпу, а толпа расступается перед громадой Дитя Аргуса. Это все оттого, что она, по меркам смертных, наверное, выглядит немного жутковато. Никто никогда не подходит к ней первой, если только в толкучке не пытается срезать ей кошелек. Что устраивает ее полностью – она бродит по лабиринтам верхних палуб в одиночестве, пропускает стаканчик-другой у Метца, после снимает комнату наверху, с видом на лабиринт улочек. «Комната» - это, впрочем, громко сказано. Деревянный гроб, в который она едва помещается, согнув ноги в коленях. Зато – с маленьким напольным шкафчиком, относительно чистым матрасом и мутной чашей иллюминатора. Она кладет в нее голову, чтобы уместиться в «гробу». Эту «комнату» Метц бережет для нее – она вроде как побольше остальных, и вид что надо. Расположенная дальше всех от машинного отделения, она лишь едва ощутимо подрагивает. Там тихо.
- Опреснитель на ходу. Ты сама говорила, что он перегонит еще два десятка литров, прежде чем треснет поршень.
Шанияр укоризненно посмотрела на спорщицу. Пожалуй, чуть более укоризненно, чем следовало, невольно выдав свой благодушный настрой. Гилнесианка сразу же уловила фальшь, но послушно изобразила шутливую пристыженность. Она у нее умница и знает правила игры.
Они познакомились всего-то месяц назад, у переправы в Степи. Там, где караванщики раньше останавливались, чтобы пополнить запасы воды, обменяться товарами и дорожными байками. Хезер все никак не могла управиться с ремнями, плотно утягивающими брюхо ее кодоя. Со всем же этим дерьмом наверх, по тросам, такую тушу не подымешь. Так еще эти, казалось бы, мирные создания до одури боятся высоты. В общем, беда. Дренейка предложила помощь, а девушка поначалу даже от нее отшатнулась. Не то чтобы наемнице такая реакция была в новинку, а все же она спросила, почему та ее так испугалась. «Ты – человек с оружием. От таких только жди беды.» - «Но эта штука не выстрелит, пока я не захочу,» - резонно парировала дренейка. Темноволосая взглянула на нее с таким выражением лица, с которым смотрят на ребенка-идиота: пускай и слюни бахромой, и рожа крива, а все-таки свой, родной. Давно так никто на нее не смотрел.
«Ты даже не заметишь, как легко поддашься соблазну.»
Хезер – тихоня. Они хорошо уживаются. Так хорошо, что Шани осторожно, пока лишь мысленно, строит планы на будущее. Не вечность же им торчать на этом острове? Она знает, когда нужно замолчать – дренейку более всего привлекает это ее качество. Но ведь, чертовка, знает, и когда можно настоять на своем – кнутом ли, пряником ли. Тихо прильнуть к плечу рогатой бестии, с удивительной для маленького создания властностью потянуть пальцами за пряжку ремня. Когда одно прикосновение горячит кровь похлеще «гадкого койота» в пыльном стакане.
«Будь ты проклята,» - подумала наемница, опуская стакан на землю около их импровизированного ложа – груды мешков с песком под дырявым навесом. Вслух же она для верности проворчала:
- Все-то ты знаешь. И отчего у меня такое чувство, будто мы раньше встречались?
Звонкий голос гилнесианки вторил позвякиванию раскрытой бляхи ремня. Она ластилась под потертую ладонь Шанияр, повелительно, с ленцой поглаживающую ее щеку. Как же. Уж кто, а Шани знала, что зубки у красотки острее бритвы, когда она не боится показать свою силу.
- Ты уже спрашивала. Я ответила, что не знаю. Ты спасла меня тогда, у перевала. И все, - губы Хезер обдали шею и дрогнувшие лицевые отростки наемницы волной тепла, но едва ли коснулись плоти.
Самой дренейке не то чтобы быстро надоедали такие трюки гилнесианки – скорее жгучее нетерпение, усиленно загоняемое в угол, раз за разом брало свое. И вот опять. Шани даже не смогла бы с уверенностью сказать, нравится ей это или нет. Так что она твердо и настойчиво опустила ладонь ниже – татуированные пальцы сомкнулись на шее девушки, но руку свело странной дрожью. Перекинув ногу через хрупкое тельце смертной, она двухсотфунтовой громадой вмяла ее в прохудившийся мешок. Под большим пальцем ритмично подрагивала артерия. Искусно выбитый поверх символ, черной краской – травоядная ушастая тварь, из тех, которые водятся севернее Тернистой Долины.
- А, может, это ты меня тогда спасла? – дренейка на мгновение задержала взгляд на татуировке, наклоняясь ниже, лицом к лицу с Хезер.
В глазах последней – та же ироничная покорность. Черт, Шанияр начинала понимать, что людям в ней не нравится. Пальцы гилнесианки проворно скользнули под просоленную майку рогатой, к литой громаде мышц живота.
- Я не понимаю, Сехмет.
- Неужели? – Шани обнажила острые клыки. – Позволь мне объяснить…
Ее разбудил стрекот лопастей. Она открыла глаза как раз вовремя, чтобы увидеть эскадрилью картелевских гирокоптеров, на предельно малой разрезающую небо над Ливингстоном. Два звена, ганшипы впереди, трудяги-транспортники держат строй чуть в отдалении, да так, что лопасти вот-вот схлестнутся, вот-вот застучат под ними ветки деревьев.
Но нет – бароновские асы свое дело знают. Гирокоптеры скрываются из виду так же резво, как и появились – только и слышен рев турбин да тарахтение подвижных механизмов. Собственно, вся воздушная кавалерия Ревилгаза – дюжина машин. Проклиная королевскую рать на чем свет стоит (мысленно), дренейка вновь пытается заснуть, а когда становится очевидным, что ничего путного из этой затеи не выйдет, выбирается из грязной оливковой парусины, которая служит ей одеялом. Проклиная королевскую рать уже вслух.
Тернистая Долина – большущая обезьянья задница, мохнатая и смердячая, это каждый наемник знает. А форт Ливингстон, согласно расхожему мнению – грязный задний проход этой задницы. Расположенный далеко за Фронтиром, в самом центре джунглей, на покатом глиняном холме, он за несколько дней отчего-то стал излюбленным мальчиком для битья каждой скотины в Северной Тернистой. Возможно, это оттого, что его гордое знамя тогда подозрительно напоминало мишень?
Сам форт, собственно, здесь был всегда, переходил из одних рук в другие, и до образования Разлома особого интереса для Картеля не представлял. А тут, нате, пожалуйста – едва ли не все доступные силы, не занятые патрулем, охраной и поддержанием порядка в Бухте, были брошены сюда, на этот узкий холмик, затесавшийся меж отвесных скал. А это, между прочим, пара сотен людей – костоломов, стрелков, канониров, снабженцев, инженеров и всяких прочих «специалистов», маленькая армия, спешным марш-броском переброшенная через непролазные джунгли на десятки миль.
Без всяких явных на то причин. Нет, конечно, здорово удержать в руках ключевой перевал всего региона – но только если он не отделен от остальных бароновских владений непроглядной зеленой стеной говна. Так, во всяком случае, казалось Шанияр-Сехмет. Но, в конце концов, ей платят не за то, чтобы ей что-то там «казалось». К тому же, раз Шестерня решила подключить летунов, то, дураку понятно, дело серьезное. Парни поговаривают, будто со дня на день стоит ждать «железных черепах» - тоже ревилгазовских баловней. Всепожирающих флогистоновых махин, плюющихся пламенем. Одной такой штуковины хватит, чтобы выжечь все, что ползает, копошится и дышит за стенами крепости ярдов на двести. А их обещают пять штук. Все идет к тому, что быть решительному броску.
Солянка считает, что дело тут в Железном Треугольнике – брошенном схроне Картеля, там, где с десяток лет назад разбился «Моргенштерн». Остов летучей крепости до сих пор высится посреди минного поля, заросшего густым кустарником. Резня, говорят, была дикая. Курценовы шавки где-то откопали пятак ружей Пакля и задали хорошую трепку картелевским летунам. Нескольким членам экипажа удалось прорваться и через позиции штормградцев, и через минное поле, но весь груз и все материалы ганшипа были брошены там, на поживу лесной братии. Надо сказать, оказавшейся достаточно благоразумной, чтобы держаться подальше от груженой сефорием машины, увязшей в зарослях посреди моря растяжек.
Но отчего вдруг все это добро понадобилось барону сейчас?..
«Старик знает толк в извращениях,» - пожимает плечами Солянка.
А Шани, собрав спальник, рюкзак и винтовку, меж тем тащится через залитый рыжим закатным светом лагерь на запах мясной похлебки. Переступая через спящие тела, задерживаясь у дотлевающих костерков и вяло огрызаясь на беззлобные шуточки увязавшейся за ней Алисы.
Алиса – это вообще-то мужик. И если до тебя вдруг не доходит, он всегда рад объяснить и доказать. Только вразвалочку потом ходить будешь. Кажется, его дурацкое прозвище – единственное, о чем с ним можно поговорить серьезно. Оно вроде как из человечьей сказки про двинутую на голову маленькую девочку, которая любила выпить чего ни попадя.
Только вот наш Алиса – это огромный, страшный как черт темнокожий смертный, отличающийся омерзительным чувством юмора, и, к сожалению, большой страстью его демонстрировать. Вот и сейчас он хвостиком увивается следом за прущей напролом Шанияр, что-то втирая ей, несчастной, едва проснувшейся, про то, что они с ней сегодня вместе в патруле на северо-востоке.
С одной стороны, это хорошо. Северо-запад – тихий участок. Там редко появляются даже тролли – вроде как властители этих вроде как земель. С другой стороны, то, что ей придется терпеть болтовню Алисы всю ночь, нисколько не прельщает наемницу. Всем своим видом олицетворяя Уважение, Упорство и Сострадание, она ускоряет шаг, борясь с искушением развернуться на сто восемьдесят и вбить переносицу в мозги этой назойливой обезьяне.
Но нет, мы не ищем легких путей. Странно, что ее вообще поставили в патруль, а не на вышку. Все знают, что ей предпочтительнее работать одной – Сехмет скорее сунется в джунгли, чем доверит свою спину кому-либо. Тем паче – Алисе.
Но что тут поделаешь. Коли решила так чья-то важная начальничья задница – так тому и быть.
По затвердевшей до камнеподобного состояния глине, мимо наспех выбитого в ней блиндажа, развороченного артиллерийского орудия – к казавшейся столь чуждой на фоне извечно беспокойного лагеря церквушке из серого камня. Вернее – остову церквушки. Крыша осыпалась давным-давно, так же, как и витражи, но стены по-прежнему стоят, едва тронутые временем и гнусной погодой. Два полумесяца Святого Света гордо высятся над лагерем поблекшим, выцветшим металлом.
- Эй, Шани, знаешь, почему дока Митча «Безболезненным» кличут?
- Дьявол, этой шутке лет десять, не меньше.
Так и плетутся. Под брезентовый полог, подальше от вечернего зноя, к полевой кухне. От кухни, здесь, впрочем, одно название, но и с таким скудным арсеналом Солянка творит чудеса. Солянка – вроде как повар. По совместительству – капеллан. По совместительству – какой-то там спец по «морали» и чему-то там «воспитательному». Бухлом, короче, заведует. И задушевными беседами. Две сотни рыл в расположении форта, а бюрократии гоблины привычно развели на пару-тройку легионов.
Солянка – хороший мужик. Насколько только может быть хорошим контуженый ветеран двух с половиной войн. Надо признать, назначение на кухню – не то чтобы обосраться какая честь для того, кто протопал в полном латном комплекте от Лордерона до Темного Портала, так что злобу он вымещает на тех, кто давится его похлебкой. А не нравится, как говорится – не ешь. Посмотришь на эти ручища, которыми бы шеи крутить, и как-то разом аппетит приходит. А иначе, только о чем не о том заикнешься – сразу половником промеж глаз. Нет, Шанияр его не боится, она его, конечно, крендельком скрутит, так что его чарующее обаяние на нее не действует.
Он вообще нормальный мужик, насколько нормальным может быть человек, потащившим за собой на войну свою дочь. Он овдовел, когда Плеть вторглась в Лордерон, и не смог придумать ничего лучше, чем повсюду таскать за собой малютку Шев – дескать, так он хоть приглядеть за ней сможет. Выросшая среди потных вонючих мужичар, запаха пороха и воя снарядов, она вроде как нормальный ребенок. Она немного напоминает Шани ее саму в ее возрасте – так элегантно сочетать нахальство и серьезность нужно уметь. Странно, но Шани ни разу не видела ее плачущей – вот это и вправду кажется ей немного нездоровым.
В общем, наверное, мудак Солянка.
Жара и не думала отступать под дырявой сенью брезентового навеса. В безветренный влажный вечер ты словно перебираешься из одной парилки в другую. Здесь вроде как должно быть чуть прохладней, да только ни хрена это не ощущается – мокрая от пота одежда все так же липнет к изнеможённому телу, терпкая солоноватая влага струится по лицу, хвосту, даже по волосам. Опускаясь на наспех соструганную скамью полевой жральни, Шани с тоской взглянула на чью-то мохнатую бледную задницу, за маревом солнцепека нежащуюся под струями мутноватой рыжей воды. Душ или ванная уже начинали видеться ей в сладких грезах, но определенно не в виде дырявого ржавого ведра посреди форта. С тех пор, как наемничья братия вычерпала всю оставшуюся воду из пересохшего колодца, тащиться за ней нужно едва ли не к Разлому. Сомнительное, в общем, удовольствие.
Алиса устроился напротив, сбросив карабин и бандольеру под ноги. Вскоре появился Солянка с дочуркой. Рослый, смуглый, широкоплечий, он меньше всего походил на повара, и тем паче – на священника. С привычно зверским выражением на шрамированной роже он шел к их столу, прихрамывая на правую ногу, злой гений полевой кухни. Вообще он был не обязан встречать каждого засранца, что ломится в его вотчину в это время, чай, не столичный трактирщик или мясистая официантка, но Шани и Алиса были вроде как «свои ребята», с которыми он много дерьма хлебнул в свое время. Не с салагами же распинаться…
Так что, пока эти трое обменивались сдержанными приветствиями, белокурая малышка Шев скользнула под стол. В грубоватые ладони дренейки секундой позже скользнула холодная, покрытая испариной бутыль рисовой водки. Шани потрепала девчушку по голове, передавая ей горсть слипшихся леденцов и трофейную троллиную побрякушку. Ритуал был совершен – Солянка, усевшийся на скамью рядом с Алисой, сдержанно кивнул. В его маленьких, темных глазенках на мгновение промелькнуло шутливое одобрение. В жральне было немноголюдно, но он все равно не хотел, чтобы пострадала его репутация жадного тупого ублюдка.
- Сегодня опять в патруле?
- Да, - коротко кивнула наемница, извлекая из-под стола теперь уже свою бутылку. По трем стаканам она разлила ее содержимое. В желтом стекле сосуда, причудливо преломляясь в случайном блике солнца, прорвавшемся сквозь драный тент, болтался невинно заспиртованный геккон. Экзотика, мать ее.
Со стороны, в общем – двое салаг, пытающихся подлизаться к неприступному начальнику кухни. Что всех троих устраивало полностью.
- Северо-восток, - добавил Алиса перед тем, как осушить свою рюмку. – Сучьи дети сами не знают, чего хотят.
Шеветта, выбравшаяся из-под стола, двумя руками обняла Сехмет за татуированную лапищу под молчаливое неодобрение последней. Но что поделаешь, «солдат ребенка не обидит», как в старом похабном анекдоте.
Солянка спокойно возразил, пальцами-сосисками ощупывая свой огрызок уха:
- Не скажи. Участок на северо-востоке граничит с Железным Треугольником. Ставлю пятак на то, что с «черепахами» сюда приползут зеленые саперы. Скорее всего, мы вычистим северо-запад и весь Треугольник, разберем «Моргенштерн» и отступим обратно за Гурубаши. Это естественно, что они шлют все больше патрулей в том направлении – чтобы никакая мразь не успела там закрепиться и напакостить.
- В этом есть определенный смысл, - согласилась дренейка, перебирая волосы малютки Шев. – И все равно мне это не нравится.
- Не за то нам платят, верно?
- Если бы я получала по медяку каждый раз, когда слышала что-то такое.., - равнодушно пожала плечами Сехмет.
Солянка тоже пожал плечами. Беседа как-то затихла сама собой. Шеветта копошилась у ее бока, разглядывая деревянные троллиные четки, которые она плотно приладила к загорелой шейке, как те медные обручи, которыми женщины-пустынницы утягивали шею. Шани вспомнила о бескрайнем, изменчивом океане песков, дичайшем демоне, Звере Востока, пожиравшим целые поселения, сметавшим в случайном капризе величественные дворцы, и ей стало немного грустно. Где-то отчаянные сходятся с ним в неравном бою, где-то, ревя моторами, винтокрыл Исайи устремляется к вершине Хрустальной горы, где пилот колет лед. Плещутся смуглокожие красотки в жидком золоте Висячих Садов, в невесомом дурмане диких трав, пряном еду заходящего солнца. А она здесь. В патруле с этим кретином. Бартенара бы сюда – уж этот ублюдок справился бы со всем покруче хваленых бароновских танков. Хотя это она так сейчас просто думает. Она же наверняка пристрелит Леви при встрече, стоит ему только открыть свою металлическую пасть. И все же. Картелевским ребятам бы его энтузиазм.
В общем, они выпили еще по две. После третьей Алиса опять взялся за свое:
- Эй, парни, знаете, что делать, если тролль бросил в тебя гранату?
Руки Сехмет и Солянки невольно потянулись к лицу. Шеветта, неимоверно довольная собой, звонко прощебетала:
- Вынуть чеку и бросить обратно!
Алиса гортанно рассмеялся, обнажив черные зубы:
- Вот это моя девочка!
- Тролли правда такие тупые? – спросила она отца.
Тот, стягивая через голову насквозь вымокшую майку, хмыкнул:
- Ну уж всяко не Ронины. Мне доводилось видеть, как они толпой бежали через минное поле на пушечный расчет. Фарш, сраный фарш. С другой стороны, я тоже не обрадовался бы, если какой-то хер моржовый разнес наш домик в Вестфолле из ракетницы.
- На проволоку бы ломанулся? – подала голос наемница, которую отчего-то начала занимать беседа.
- Хрен меня знает, - простодушно пожал плечами здоровяк. – Мой отец и мой дед всю жизнь пахали землю. Не жрали людей и не молились долбанутым божкам. У них, как и у меня, было по пять пальцев на руках.
- А еще тебе не платят за то, чтобы ты головой думал?
Солянка, почуяв издевку в ее вопросе, подобрался, насупился. Но голос его оставался спокойным:
- Слушай, я не звал ублюдка-принца и его немертвую орду к себе домой. Так же, как и эти ребята не звали нас. Но что случилось, то случилось – мы здесь, они тоже здесь. Или мы, или они, сечешь? Это все гнусно и не очень понятно, но так уж вышло, что мне ближе те, кто жопу не ладонью подтирают. Меня можно в этом винить?
Опорожнив свою рюмку (которую гигантесса держала двумя пальцами), она только отмахнулась:
- Я ни в чем тебя не виню, Джим. Иначе меня не было бы здесь. Не знаю, что это на меня иногда находит.
- На всех порой находит, - примирительно качнул головой повар, все же осторожно приглядываясь к наемнице. Всякие сраные божественные просветления, как правило, нисходили на салаг, волей случая занесенных в Ливингстон. Увлеченные ими, впечатлительные кретины порой забывали, что вроде как должны отсюда живыми и, по возможности – на своих двоих. Если он только что-нибудь понимал в людях, Шани была не из таких. А тут еще Алиса, с присущим ему чувством такта, опять вякнул:
- Архиеписком Бенедикт завещал нам нести заблудшим факел просвещения, - он постучал сапогом по стволу ручной мортиры под столом. – Вот мой «факел просвещения».
Теперь даже малютка Шеветта с жалостью взглянула на темнокожего.
- Ладно, парни, может, мне лучше принести вам чего пожрать? Не на порожняк же вам в патруль идти?
[свернуть]
Ответить с цитированием
