Филин ещё посещал меня. Пускай и редко, но мы встречались. Пожалуй, последней нашей встречей можно назвать ту, когда он явился на порог моего дома около полуночи, весной. Терпкий запах жаровнь и расцветающих цветов, шумные улицы полные разгоряченной молодежи, темно-фиолетовое небо, сияющие фонарями и окнами высотки... И черный, чуть сгорбленный силует полуэльфа, за правым плечом которого скрывается меч.
Он вошел без разрешения. Мы выпили. Это была своеобразная прилюдия к любому нашему разговору. Никаких «привет», и уж тем более никакого «как дела?». Только я, блокнот и его история. Но в этот раз я столкнулся с чем-то иным. Это нельзя было назвать очередной историей, одной из тех немногих, которые Филин хотел рассказать, но боялся. Но и не трогательная исповедь, или же разговор со мной по душам. Он сбрасывал шкуру.
В определенный момент понимаешь, до какой степени ты стар. Мне семьдесят четыре года. В сравнении с людьми, я мужчина, чей жизненный путь уже пройден наполовину. Кости становятся тоньше, кожа обвисает, мышцы слабеют. Пламя, горящее в моих глазах, теряет свой цвет. Я очень, очень устал. Но я не имею право сдаваться.
Уже чувствуется холодное дыхание Смерти, стоящей за моей спиной. И от неё не скрыться за плечами верных мне солдат. Пост командующего мне в тягость. Много бумаг, много пустых речей. Создав вокруг себя круг верных и достойных продолжения моего дела, я готов отойти от дел. Я занят ненавистной мне работой только для того, чтобы избежать смерти. И смех и грех.
Алкоголь, женщины, травы и экстракты — все это больше не приносит мне наслаждения. Я смотрю на свою возлюбленную и за прекрасными, нежными глазами вижу лежащий глубоко в душе страх. Страх перед временем, что щадит её и не щадит меня.
Шесть раз она настигала меня. Первый — в наказание за самонадеяность. Второй — за глупость. Третий и четвертый — кара за неосторожность. Пятый — слабость. Шестой — излишняя вера в окружающих. Иногда мне кажется, что мы с ней связаны какой-то... Странной связью. Она вынуждена меня преследовать, и неспроста. Наверное, я создаю какие-то помехи в её работе.
«Раз пятнадцать он тонул, погибал среди акул, но ни разу даже глазом не моргнул»...
Я моргнул и не смог открыть глаз. Я застрял здесь. В этом положении. С этим званием, гребаными наградами, чертовым домом, невестой, коллегами, всем этим.
Жизнь — это движение. Останавливается лишь то, что погибает. Моя плоть ранена, душа ослаблена.
Никогда не забуду тот день.
Взятие шабаша культистов Молота в Призрачных Землях. Черные травы, дышащие влагой, серые мертвые деревья с гроздьями поникших и истощенных листьев. Свинцовое тучи, непрекращающийся ливень. Шесть тел в кандалах, стоящие на коленях, по пояс в грязи. Слипшиеся волосы, мокрые до последней нитки робы. Поникшие, но полные презрения лица. Среди множества незнакомых лиц, одно. Гордый профиль, аристократические черты лица, глаза, полыхающие ледяным пламенем. Чистый, истиный, рафинированый синдорей.
Это был мой брат. Мой отец, как я узнал гораздо позднее, был очень большим любителем женщин. Я знаю лишь об одной трети тех детей, что имеют право носить фамилию моего отца, и это при всех моих связях и доступах.
Его звали Арамил Незерпеф, и он был одним из тех немногих, что знали кто их отец. И одним из тех немногих, что знали меня.
Это была первая встреча спустя четыре года. В последний раз мы виделись на площади перед Шпилем Ярости Солнца. Я в табарде Странников, он — Кровавых Магов. Острые фразы, колючий взгляд. Много резких движений с угрозами физической расправы. Клятва надрать друг другу задницу.
И вот, я. С сединой в волосах, с Нортрендской и Дренорской компаниями за плечами. И вот он — в сиреневой робе с символикой Культа, на коленях и в кандалах.
Мы мало говорили. Нам нечего было сказать друг другу. Мы были так далеки от наших клятв, от нашего прошлого, что эта встреча казалась нам просто невозможной.
Этот дождь, эта дурацкая ситуация, эти мерзкие и навязчивые взгляды рекрутов Ордена и рекрутов Молота. Этот шорох листьев, эта чертова грязь с редкими островками, покрытыми травой. Эти стоящие призрачной стеной остатки деревьев.
Он сказал мне лишь одну фразу: «Старик, найди себе какой-нибудь уголок, свернись там колачиком и, пожалуйста, избавь мир от себя, импов хрыч».
Мне не было больно. И это было самое страшное.
Правда перестает наносить тебе боль только в старости.
Я так больше не могу. Я не могу стареть. Я не могу позволить себе это. Я буду бежать так быстро, что смерть потеряет меня из виду. И когда она пойдет по моим следам, я нанесу ей удар. И если она не падет, я повторю эту операцию ещё раз. И ещё раз. И вновь и вновь я буду бежать и бить.
Я больше не могу иначе.
Ответить с цитированием