Скрытый невысоким холмом одинокий дом храпел, завалившись на бок. Храпел он долго и громко, но слышали его разве что собственные стены, отзывающиеся на звуки сыпавшейся с них глиной. Едва державшаяся в петлях дверь частенько поддерживала их раздражённым скрипом. Соломенная крыша порядком облысела и нехотя сползала. Дому было всё равно. Как сирота, беспризорник, он никого не звал и ничего не ждал – не от кого.
Но Джею пришлось куда-то возвращаться.
На пыльную дорогу вместе с лучами полуденного солнца сыпался пот. Свинцовые ноги несли мужчину по бескрайней степи, мимо равнин, перевалов, сквозь жгущий лёгкие воздух. Смуглое тело сгорбилось, подрагивало; на плече болталась торба, грубые пальцы приникли к ружью, которого хватало ещё на один выстрел. За пару десятков ярдов до холма он его узнал. Тогда всё пропало; погас небесный факел, боль растворилась в мышцах. Ещё несколько шагов, а там – молчание. За порогом встретил холодок и белёсые кости. Нашарил ладонью стену, приказал коленям согнуться, чтобы поклониться отцу и матери. Развернулся и вышел. Глухо упала торба, звонко брякнуло ружьё. Человек потянулся к почти пустой фляге на поясе – выпить за похороны родины не грех.
Войско украло его на срок в половину жизни. Смочив язык последними каплями воды, подумал, почему никогда не пытался сбежать. Первые годы верил в долг, заменивший любовь, мечты и стремления, потом понял – заменивший насильно; в последующие просто терпел, мысль о дезертирстве пугала больше службы. А затем пришла усталость. Так и копошился в ворохе таких же червей, в ворохе, где себя не сохранил - выели душу, выплюнули наружу и не заметили.
Потрескавшиеся губы распахнулись, выпустили шумное дыхание, подбавив жару. Ноздри ухватились за запах... Могилы? Почувствовал: не встанет сейчас – гнить ему в трясине: загонит изморозь под кожу, вязкой жижей поднимется до самого горла, засосёт, как тогда в походе...
Свёт прижёг глаза. Дёрнул головой: клочок земли акров в десять. Не один десяток лет труда человеческого он повидал, и хоть сам крохотный, подарил не один добротный урожай. Первую борозду провёл вместе с отцом – не было кобыл, сами впрягались и понеслась, хлеб с матерью испёк впервые – хруст, тепло и запах степи...
Поднялся так, будто разом протрезвел, на лбу выскочили жилы. Глянул – а на поле-то и сейчас работают.
– Джей? Ты ли? – болезненно затрясся голос позади.
Брошенное ружьё само попросилось в руку. Послышался громкий выдох, эхо шагов отдалось в голове: раз, два, три. Повернулся.
– Джей, остынь! Узнаёшь меня? Старик! – гулко молил его Герби, старый добрый Герби, с которым лазали по чужим огородам, к девчушкам приставали, а когда налоги придут собирать, бывало, подсобят чем друг другу семьи; тот самый Герби, с которым торговать в город ездили и ножами отцовскими оборонялись от гадов на дороге; да, Герберт Харт, на год младше него, и потому с ним не ушедший, и не смотревший вслед колонне, в которой брёл, спотыкаясь, Джозеф Молд, и руку его впервые царапала рукоять огнестрельного…
Подвело тело, ствол ткнулся в почву. Он хрипло вымолвил:
– Я, старик, – обнажил кривоватые зубы, столкнувшись с ползущим по морщинам лица старого друга страхом. – Живой. Ловко? – подмигнул мужчине, вздумавшему, наверное, выжать последнюю кровинку из ладоней, которыми сжал вилы. – Никак работаешь? – невесть откуда взял слюну, обронил.
– Умерли родители, Джей! Не хоронили, болтал дурное народ, других не подпускали! – редкие волосы Герби чуть не выдрал с корнем, захлёбываясь в пояснениях. – Не нужна Синди дарственная, сама сказала! Задаром отдала, на чём хошь клянусь! – рыбой забился в коленях, лысина паршиво блестела. – Умерла, с горя по тебе умерла. – Омерзительные, неискренние слёзы. – Честь по чести тружусь на земле, сколько лет, пока тебя не бы!.. – Со крысиным писком хапнул угля из воздуха, пока Джей вынул из памяти данное любимой своей Синди обещание ждать его и землю беречь, хоть бы что случилось; поглядел на кости точно за порогом, нет, в точности за порогом; краем глаза выцепил двух ребятишек за холмом, точно кроликов перед матёрым волком застывших, не иначе как рабочих, не иначе как...
– Горазд ты рисковать, Герби, ей-Свет горазд, – цокнул языком, вскидывая ствол. – По такой цене землю покупать? Да ни в жизнь. – Продолжил, зрачками выгрызая поросячьи глазки. – Кредиторов, вижу, не ждал.
– М-м-ме...
– А помнишь, – опустился, ткнулся коленом в лоб Герби, старого доброго Герби, – как мы с тобой цапались, сам упадёшь, а повалить себя не дашь.
Герби всхлипнул, обнимая ствол, как детскую игрушку.
Ружьё облегчённо вздохнуло, дав волю свинцу, в унисон раздались детские визги и топот ног. Скоро придут взрослые.
Джей не поднимался.
Он гладил неумело раскрашенную алым голову старого доброго Герби.
[свернуть]
