Эта маленькая черная книжечка, точнее дневник, заполненный лишь на половину, хранился изначально в библиотеке Штормграда, но в какой-то момент по необъяснимым причинам ее изъяли священники. Теперь же дневник хранится глубоко под землей в тайном и мрачном помещении, которое знает столько ужасных секретов, что обыватель и помыслить не может.
«5 сентября. Я вновь видел тот же отвратительный сон, который, как и прежде прервала служанка, за что я ей безмерно благодарен. Я вновь был в этом ужасном тесном коридоре, где стены словно пульсируют, сокращаются как живые. Я вновь стоял под этим низким тяжелым потолком, с которого свисали густые черные, жирные, лоснящиеся отвратительные поросли, похожие на щупальца неведомых тварей. Меня вновь в спину толкал плотный осязаемый страх, который затмевал разум. Здравомыслие там искажается, неуловимо и причудливо меняется, превращаясь в безумие, которое своими склизкими лапами закрывает мне глаза и бессвязно шепчет что-то на ухо. Темнота, почти ощутимая давит, гнетет. Что-то подкрадывается, и сон обрывается спустя несколько секунд после омерзительного звука журчащей воды.
В этот день я решил отправиться в родовую библиотеку и покопаться в старых семейных архивах. Идею мне подал отец, рассказавший за обедом о безумии прапрадеда в ответ на мой невинный вопрос о странностях наших предков.
6 сентября. Вчерашним вечером отправился в библиотеку. То, что я узнал, пробирает меня до дрожи до сих пор, а там, поздней ночью, в одиночестве среди высоких безмолвных стеллажей с книгами я испытал немыслимый ужас. Среди архивов я нашел выдержки из дневника моего предка, Элиота Ангвуда. В них он с настойчивостью маньяка, с каким-то ненормальным вдохновением описывал свои похождения «по ту сторону сна». По моему убеждению, здоровый человек так даже не думает, как писал мой душевнобольной предок. Только такой как он мог так красочно, сочно и мрачно описать свои сны, описания которых вводили в слепой ужас, переходящий в паранойю. Он писал о неведомом и невообразимом зле, затаившемся в глубинах океана. О неких существах скользких и змеевидных, о большом гигантском подводном городе, во мрак который не проникает даже солнечный свет. Дальнейших его записей я не обнаружил. Зато в архиве я нашел, что спустя два года после написания этих страниц Элиот пропал и объявился, лишь спустя неделю, истощенный и обезумевший. Его, выкрикивающего гортанные и нечленораздельные звуки и странные, наводящие дрожь слова обнаружили в пяти милях от поместья. Вылечить душевный недуг не удалось никакими средствами, и последующие два года он провел в лечебнице, откуда впоследствии сбежал. Больше его не видели.
Страшные подозрения зародились у меня, и я даже не смею их доверить бумаге. Необъяснимый ужас сковал меня, высосал из меня все силы, и я неведомым образом уснул прямо в библиотеке, на кипах книг. Сны в ту ночь были особенно четкими, отчего стали еще более ужасающи. Все тот же мрачный, отвратительный коридор, но внезапно я вышел в зал. Громадный, подавляющий своей грандиозностью, он заставлял чувствовать себя насекомым, пылью! Тусклый серый свет казалось исходил из ниоткуда и освещал чудовищные каменные барельефы на стенах. Изображения на них мог породить лишь воспаленный, извращенный разум. Картины были столь отвратительны, столь порочны в своей древности и невообразимости, что колоссальное давящее, все усиливающееся чувство, в конце концов, выдавило меня из сна, заставив проснуться в холодном липком поту.
18 сентября. Сны сливаются с явью, граница между ними стирается. Отец обеспокоен моим внешним видом и поведением, но я не решаюсь ему рассказать о ночных кошмарных видениях. Даже днем, бодрствуя, я чувствую неумолимое приближение чего-то большого, невообразимого, темного. Оно надвигалось из-за моря, точнее из под него. В тишине я слышал тугие, гулкие, тягучие и липкие, словно смола удары исполинских барабанов, так похожие на удары сердца неведомой твари, облик которой приходит ко мне теперь в ночных кошмарах. Невообразимая, бесформенная, постоянно меняющаяся масса темных извивающихся отвратительных щупалец, при одной мысли о которых кажется, что и твой разум превращается в бессмысленную мешанину ужасных мыслей и видений.
25 сентября. Кажется, я схожу с ума. Сон слился с реальностью, и я не различаю их более. Я не знаю, что такое уснуть и что такое проснуться. Я даже не пытался кому-либо рассказать, памятуя о судьбе прапрадеда. Никто из них не поймет в своем жалком невежестве. Я тот, кто каждый день видит гибель этого мира и ничего не может поделать.
Октябрь (написано несколько чисел подряд, но все зачеркнуты). Догорает первая свеча из двух оставшихся, и я спешу закончить в надежде, что кто-то найдет мои записи и передаст отцу. Разум мой расплывается, раскалывается на куски, и лишь письмо помогает не утонуть в пучине безумия. 1 октября на меня напала бессонница, которая должна была стать временным избавлением от ночных кошмаров, но стоило прикрыть на мгновение глаза, моргнуть, как я вновь видел тот ужасный коридор и вход в громадный зал. Что-то тянуло меня на берег, к морю. Я собрал вещи и побрел на зов. Стояла ночь. Ярко светили Белая Леди и Голубое Чадо. Лес же казался особенно таинственным. Он словно хранил меж извивающихся толстых корней какое-то особое, тайное, запретное знание. Сверчки верещали особенно громко и безобразно. В поместье выли собаки. В полузабытьи я вышел к берегу и то, что я увидел там, отрезвило меня, даровав жгущее чувство внутри. Зрелище было поистине ужасающим. Оно выводило из равновесия, расшатывало рассудок, грозя опрокинуть тот в бездну безумия. Передо мной был остров, которого ранее никогда не существовало. Его отделяла от берега узкая полоска отмели. На нем громоздились низкие руины из огромных темных глыб. Один их силуэт в лунном свете вызывал тошноту и страх, от которого подгибались колени.
Я не знаю, зачем я полез туда. Я не помню, почему побрел по колено в воде к руинам. Некая чужая, великая воля вела меня. Воля существа, чье имя я даже не осмеливаюсь произнести. Очнулся я уже внизу. Длинный коридор, в котором я лихорадочно пишу эти строки. Надо мной свисает ужасная, отвратительная поросль черных склизких щупалец. Стены дышат, пульсируют, а выход в зал манит. И я знаю, что сейчас будет. Я встану и пойду вперед. Я выйду в зал, в котором будут сотни и тысячи омерзительных барельефов. И в центре зала будет ужасное нагромождение огромных толстых щупалец, постоянно извивающихся, и которые расступятся при моем приближении, показав моему взору нечто. И я не могу не пойти. Я должен. Он зовет»
[свернуть]
